Она улыбается, и мое сердце разбивается самым восхитительным образом. Я хочу провести свою жизнь, глядя на мир глазами Белль. Хочу стоять рядом с ней перед каждым закатом и каждым художественным шедевром, который может предложить мир, и иметь уникальную привилегию знать, что самый изысканный человек на планете впитывает это волшебство рядом со мной. Что это питает ее прекрасную душу.

— Если мои навыки доставляют тебе удовольствие, я не против, — говорю я ей, убирая выбившуюся золотистую прядь с ее лица. — Но я не собираюсь больше практиковаться в этих навыках ни на ком, кроме тебя. У меня есть все, что мне нужно, прямо здесь.

Она на мгновение замолкает. Думает. Затем пожимает плечами.

— Полагаю, это означает, что вопрос о «Адьес» закрыт.

Мои глаза расширяются. Член, как и ожидалось, дергается. Она не упоминала об этом с тех пор, как произошла вся эта история с ее отцом, и я, конечно, не поднимал эту тему. Планирование потенциальной оргии — не самый очевидный способ смягчить моральный кризис девушки.

— Ты же знаешь, что получишь все, что захочешь, Белль, — говорю я ей. — Ты только в начале своего пути, и я не хочу подрезать тебе крылья. Я достаточно много раз бывал в этом районе, чтобы знать, чего я хочу, а чего нет, в то время как тебе нужно экспериментировать. Ты должна сделать это ради себя.

— Шшш, — мягко говорит она. — Ты знаешь, что я хочу тебя. Только тебя. Я имею в виду, Боже. Посмотри на нас сейчас. Я кончила так сильно — мне больше никто не нужен. Я тебя люблю. Мысль о чьем-то члене внутри меня до сих пор приводит меня в такой же ужас, как тогда, когда Джен пыталась уговорить меня переспать с Алексом.

Я смеюсь, в равной мере польщенный и униженный тем, чем эта юная женщина готова пожертвовать ради меня.

Она прикусывает нижнюю губу и бросает на меня дерзкий взгляд.

— Но… Формально «Адьес» все еще является частью программы, верно?

Я по-волчьи улыбаюсь.

— Верно.

— И, знаешь, это означает «прощай».

— Твоё владение французским языком просто ошеломляет.

Она показывает мне свой маленький розовый язычок, и я смеюсь.

— Так что я думаю, может быть, мы могли бы стильно попрощаться с программой? Может быть, с помощью нескольких других… рук? Один мудрый человек однажды сказал мне, что очень важно понимать математику.

Я хихикаю.

— Определенно. О чем ты думаешь, милая?

— Хорошо. — она проводит кончиком пальца по моей груди. — Массаж натолкнул меня на мысль…

ГЛАВА 43

очень девчачий эпилог: адьес

Сестра Белина

Именно в этой комнате меня обычно принимают священники. После того первого раза, когда отец Рейф и отец Каллум пришли в мою комнату в монастыре и овладели моим телом для своего и моего удовольствия, я всегда приходила сюда, в семинарию.

Они сдержали свое слово. Доложили матери-настоятельнице о моем восхитительном целомудрии, и в прошлом месяце я вступила в годичный курс послушничества. Как послушница, я заслужила звание Сестры, хотя и знаю, что мое общение с этими людьми глубокой ночью превращает мои усилия в насмешку над дневными часами.

Эта комната, может, и самая обычная, но сегодня вечером что-то изменилось. Большая низкая кровать в центре комнаты, как обычно, накрыта черными простынями, но на этом сходство заканчивается. В этот вечер комнату освещают только сотни свечей. Звучит страстное григорианское пение, его ритм мрачно гипнотизирует. Священники — я насчитала шестерых — кажутся взволнованными. В воздухе витает тяжелый запах ладана.

— Что происходит? — спрашиваю ближайшего ко мне. Я не знаю их имен. Здесь, в семинарии, они не называют своих, но знают мое имя.

Белина.

Им нравится произносить мое имя, выдавливать его из себя, когда дразнят меня, терзают мое тело, и возносят на небесные высоты.

Он понимающе улыбается, становится передо мной и начинает расстегивать мою скромную ночную рубашку.

— Слухи о вашей красоте и аппетитах распространяются повсюду. Епископ собирается навестить вас сегодня вечером.

Мои глаза расширяются. Улыбка священника становится печальной.

— Он хочет, чтобы вы остались наедине позже. У него особые вкусы, и, если можно так выразиться, превосходные. Нам нужно подготовить вас. — он наклоняется надо мной, берет подол моей ночной рубашки и задирает ее все выше и выше. Я поднимаю руки над головой, и он снимает ее с меня с таким видом, словно открывает бесценную картину.

Я стою там, посреди всех этих голодных, полностью одетых мужчин, совершенно голая и совершенно беззащитная, позволяя своему стыду, предвкушению и уязвимости охватить меня, творить чудеса, когда они сжимают мои соски, увлажняют мою киску и посылают мурашки по моей прохладной коже.

Это всегда так начинается. С обещания, что вечер принесет неопределенность. Сюрприз. Нужна смелость, вера. И удовольствие. Всегда удовольствие. Для всех.

Но сегодняшний вечер, я подозреваю, поднимет каждую из этих составляющих на новую высоту.