Муравей!

Ах ты, чёрт! Нельзя позволить этому гаду прыгнуть!

Я прыгнул первый. Ногой врезался в землю, ощутив под подошвой тот самый камушек. И быстро убрал ногу… Мелкая тварь всё ещё шевелилась. Ах ты, мразь! Снова втоптал её в твёрдую землю. Убрал ногу. Задавил. Так тебе и надо, падла!

А теперь стоит убираться отсюда, как можно быстрее.

Надо догнать трубача.

Небольшой холм… колючка… разноцветная лужа… пологий склон… валун… маленький обрывчик…

Я спрыгнул рядом с трубачом. Он сидел, поджав ноги к подбородку. Смотрел в одну точку. Молчал.

Я тяжело вздохнул и сел рядом.

Не прошло и трёх минут, как трубач сказал, что нужно двигаться, – муравьи могут быть, где угодно. Действительно, мы очень рискуем, сидя здесь. Но, надо сказать, что в данный момент здесь везде небезопасно. А двигаться всё равно надо. И мы пошли.

Шли в обход того места, где были замечены мелкие твари. По откосу, засыпанному щебнем. Ноги по колено утопали в щебёнке, та со звонким шелестом ссыпалась вниз, производя ненужный шум, который может привлечь врага.

Другого пути нет, во всяком случае, пока. Нужно сделать крюк, а потом выйти к вершине кромки кратера, чтобы потом спуститься вниз с другой стороны дремлющего вулкана. Подняться на кромку нам всё равно придётся, так как впереди серел отвесный обрыв: вот, по нему-то не пройдёт даже самый искусный скалолаз со всеми своими приспособлениями.

Нас постоянно тянуло вниз; камешки сыпались, словно водопад, увлекая своим весом наши лёгкие тела. Мы боролись с этим каменным течением, что есть сил, но понимали, что как бы мы не старались, нас всё равно сносило всё ниже и ниже; а там, внизу, у подножия горы – неизвестно, где – начинаются мины. На землю нельзя. Надо выше, как можно выше.

Я весь взмок. Противно, мерзко… и гадко на душе. Случай с сослуживцем трубача до сих пор не выходил из головы. Но это война! Надо быть стойким, чёрствым, сильным. С силой ещё туда-сюда, а вот чёрствым как-то не получалось быть… Хоть и прошёл я тюремную «школу жизни», но война – это совсем другое дело; она обнажает все твои скрытые качества похлеще всяких других «школ»; открывает твоё истинное лицо, выводя тебя и всех остальных на чистую воду; твои поступки не могут быть притворными; ты не сможешь долго скрывать свои мысли, притворяться другим; если ты что-то скрываешь, это непременно вылезет наружу. И от этого последнего факта лично мне становилось не по себе. Ведь я скрываю! Долго ли ещё смогу скрывать?..

Не весело…

После ожесточённой борьбы со щебнем, мы всё-таки вышли к вершине, оставив позади отвесную скалу. Совершенно выбились из сил. Буквально падали на ровном месте. Нужен привал; хоть чуть-чуть перевести дух.

Трубач с громким выдохом опустился на землю. Я последовал его примеру. Вокруг тишина.

Мы сидели около большого корявого дерева, не знающего, что такое листва; росло оно посреди разноуровневой полянки, устланной бурым мхом. Мы уже практически обогнули кратер. Оставалось лишь немного пройти вперёд и можно спускаться.

Небо посветлело уже давно, но бесконечная серая дымка окутывала всю эту планету непрозрачным покрывалом.

Несмотря на то, что я выдохся и выжат, как лимон, в голове вдруг появился интересный вопрос, который я и задал трубачу:

– Слушай, а как же мы спустимся к подножию? Ведь там мины.

– Нет. Спускаться в самый низ мы не будем. Да мы и не успеем. Нас заметят раньше.

– Заметят и?..

– И подлетят. Заберут.

– Точно? А стрелять не будут? Может, нас сначала изрешетят и только потом начнут изучать, кто мы такие?

– Не мели херни, вюр Кирпе! Наша техника позволяет рассмотреть блоху за сто километров. Вот, если бы я не потерял свои побрякушки, мы бы смогли идти уверенно.

– Не понял.

– У меня был муравьиный детектор. Я бы включил его, и мы бы пошли. Детектор идентифицирует муравья за пятьдесят метров. Да и гранаты у меня были, тоже противомуравьиные. Бросишь, она хлопнет, и распыляется повсюду химикат, который сжигает этих тварей запросто. А всё осталось в песчаном болоте. А то, что удалось спасти, вышло из строя.

– Да, ты говорил.

– Поэтому, дядь, мы так мучаемся и идём вкруговую. Рискуем. Чёрт… – Он глубоко вздохнул. – Как жалко Граппудра. Мы с ним только сегодня вместе завтракали, он обещал мне показать свою родню на карточке. Скрывал, что его мать краккатка.

– Это народность?

– Да. Живут краккаты на севере, почти в постоянной мерзлоте. Лета у них совсем нет. Не знаю почему, но многие считают их второсортными. Дебилы только так считают, понятно! Ну, почему они второсортные? Чем они отличаются от нас? Своим приплюснутым носом? И что? Глаза у них чёрные! И что? Что они, после этого не люди?! Дебилизм какой-то.