А могла бы я направить ружье на него? Эта мрачная мысль неожиданно захватывает меня целиком. Хватит ли мне скорости реакции?

– Стреляй, – шепчет он.

Его ладонь скользит мне по затылку, отводит волосы вбок, обнажая шею. Я чувствую его эрекцию. Ситуация заводит Джека. Он псих. Настоящий псих.

– Нет! – вскрикиваю я так громко, что вспугнутая олениха бросается в чащу.

Я разворачиваюсь, вскидываю винтовку и упираю прямо Джеку в сердце. В голове – ни единой мысли.

Губы у Джека растягиваются в некое подобие улыбки, но в глазах я вижу изумление. И страх.

Он не подозревал, что я на такое способна.

Не подозревал, что я зайду так далеко.

Зажмурившись, я нажимаю на спусковой крючок.

Сто пятьдесят четвертый день после исчезновения

Адалин Арчер

Руби наконец-то родила. Я не виделась с ней с тех пор, как заезжала в больницу пару недель назад, но этим утром она позвонила мне и пригласила в гости.

Сама Руби аккуратно пристроилась на диване с малышкой Клаудией на руках. Одному богу известно, сколько у кузины теперь швов в промежности. Чай я сделала сама: ждать от молодой матери соблюдения правил гостеприимства попросту грех. И даже на кухне я продолжала ощущать особый запах новорожденного младенца, навевающий ощущение спокойствия, безмятежности и свежести.

Я вернулась с двумя кружками горячего чая.

– Благослови тебя Господь, – поблагодарила Руби, забирая одну из них, – и за цветы тоже спасибо. Очень красивые.

Цветы нравятся каждому. Джорджу я тоже послала небольшой букет в благодарность за то, что он отвлек Джека и помог мне сбежать. Но мне кажется, что куда больше старичок обрадовался коробке бискотти, которые я завезла ему, после того как он упомянул, что ты ему частенько «дарила» по штучке-другой, когда еще работала в «Кружке». Я не стала объяснять этому милому дедуле, по какой именно причине Джека срочно понадобилось отвлечь, а сам Джордж оказался достаточно вежлив, чтобы не навязываться с расспросами.

– Как самочувствие? – спросила я у Руби.

– Я счастлива, – улыбнулась она. – Очень счастлива, хотя очень измотана. В жизни не ощущала такого счастья и такой усталости. Воистину, пока сама не родишь, не поймешь, каково это.

– Ясно. А Том уже вышел на службу?

– У него не было выбора. Работы много, надолго откладывать нельзя.

Я снова кивнула, хотя в душе осуждала Тома за то, что он не стал брать полный отпуск по уходу за ребенком, чтобы помогать растить собственную дочь. Руби выглядела бледной и усталой и все еще маялась болями.

– Бедная Клаудия, – пробормотала она. – Кому охота родиться в январе, в самый убогий месяц года.

– Вот уж воистину, – охотно согласилась я, – теперь девочка всю жизнь будет получать передаренные гостинцы из-под чьей-нибудь рождественской елки.

– Ежегодные безвкусные наборы для душа и бани. А что ее ждет во взрослой жизни? Только два слова: «сухой январь» [16] .

– О да, это жуткое постановление насчет января попортит малышке немало крови. Но я буду ее баловать.

– Держи, – Руби передала Клаудию мне.

Я приняла ее и тут же вспомнила, как впервые взяла на руки тебя.

Девочка спала, прижав крохотные сжатые кулачки к пухлым щечкам.

– Такая маленькая… – прошептала я. – И волосами в Тома пошла, такая же темненькая.

Мы затихли, глядя на младенца у меня на руках.

– Однажды и я подержу на руках твоего ребенка, – заявила Руби.

Я неопределенно хмыкнула, прижимая к себе Клаудию покрепче, но кузина не отступала:

– Вы же все-таки планируете завести детей, правда?

Я подняла голову, глядя в усталые глаза Руби.

– Может быть.

– Что значит «может быть»?

Я вздохнула. Понятно, что на мнение других постоянно оборачиваться не стоит, но мы с Руби уже не первый год обсуждали тему материнства: как будем вместе гулять с детьми в парке, ездить двумя семьями в коттедж в Корнуолле на праздники, точно так же, как наша семья в свое время ездила в «Глицинию» к Вествудам, и как наши дети будут отмечать их первое Рождество… Поскольку у самой Руби ближайших родственников кот наплакал, она уготовила для меня почетное место в идеальном будущем, которое планировала обеспечить собственным детям. И поэтому мой отказ от материнства непременно воспримет как личное оскорбление.

– Я пока еще сама не знаю, чего хочу.

– С какой стати? – прищурилась Руби.

А с какой стати никто не спрашивает женщину, почему она хочет детей, но всем обязательно надо спросить, почему она их не хочет?

– По совокупности причин, – уклончиво ответила я. – Мне нравится свобода. К тому же, если учесть, сколько времени Итан проводит на работе, мне придется полностью взять на себя уход за ребенком.

Я не стала говорить Руби, что от мысли о беременности у меня внутри все сжимается, а при слове «материнство» приходят в голову одни сопливые носы, грязные подгузники и покрасневшие от крика детские лица, и я попросту не ощущаю пресловутой тяги заводить ребенка, про которую постоянно слышу от друзей.