Говоря коротко, мы с матерью решили принять отцовское приглашение.

Узнав об этом, Макс и Костик не слишком удивились. А Шериф сказал:

– Долго вы думали. Сейчас все ломанутся. «Титаник» видел?

Еще бы не видел. Тут мне было что вспомнить! Джеймс Камерон честно отработал свои два миллиарда: просмотрев фильм, едва ли не все девчонки из нашего выпускного класса независимо друг от друга пришли к верной мысли о непрочности этого мира – а также о том, что на любую гордую львицу найдется свой Лео. Ну, а мы не заставили их ждать слишком долго.

И вот теперь я покидал корабль первым.

Однажды теплым сентябрьским вечером ко мне зашел Костик. Следом явились и Макс с Шерифом: они обкатывали максову новую девятку. Шериф завел себе видеокамеру и теперь снимал каждую поездку специально для меня. Я мог, не сходя с места, гулять по улицам родного города. Это было трогательно.

На экране мелькали знакомые до тошноты кварталы.

– Мы визы уже получили, – сказал я.

Повисла тишина.

– Мы к тебе приедем, Пит, сразу, как вызовешь, – прервал молчание Костик.

Я не ответил. «Никому мы там на хрен не нужны, – думал я. – С нашим гребаным дефолтом. Скорей всего, никого и не выпустят».

Тут я бросил взгляд на экран и вздрогнул.

– Раиль, отмотай назад, пожалуйста, – сказал я. – Мне показалось, что…

Не показалось. Мы включили видео в замедленном режиме и в деталях рассмотрели знакомый «мерседес» и стоящего в сторонке Владимира, исполнительного директора, целого и невредимого. Он попал в кадр на пару секунд и в камеру не глядел. Глядел он вдаль, на закат, горящий над крышами домов, и что-то говорил в трубку.

Снято было сегодня, с час назад: солнце за окном уже зашло.

Я очень натуралистично представил себе всё, что случится дальше. Выяснить мой адрес и наведаться с визитом не составит особого труда для моего старого друга. А уж как заставить меня поделиться – это дело техники. Оставалось ждать его с минуты на минуту.

Макс откинул штору и стал осматривать двор, прижавшись носом к стеклу. Потом обернулся и помотал головой:

– Вроде никого.

– Надо съ…бывать отсюда, – сказал я со своего дивана. – А куда? И матери нет.

– Ко мне, – сказал Костик. – У меня никого дома.

– Мать я встречу, – пообещал Шериф. – И вам позвоню.

Он вынул из кармана и показал нам небольшой черный мобильник.

– Короче, что с собой будем брать? – спросил Макс.

Меня подхватили под руки, надели ненужные кроссовки, стащили во двор и погрузили в «девятку». Зрители, которые наблюдали за нами в этот вечер, остались довольны: мы выглядели весьма живописно. Но никто не высунулся и даже не помахал нам ручкой. Хотя – чего уж там: эти ублюдки сидели тихо и через два часа, когда дверь моей квартиры снесли с петель, а всю мебель перевернули вверх дном. Они позвонили в ментовку, только когда увидели удаляющиеся огоньки «мерседеса» – а позвонив, почуяли запах дыма.

Мы с матерью в это время уже сидели, притихшие, на заднем сиденье максовой «девятки», которая полным ходом неслась по трассе в Петербург.

Путь до Праги (через Москву) получился долгим и мучительным. В самолете я думал: не слишком ли круто мы завернули наш сюжет?

Посоветоваться было не с кем. Макс и Костик расстались с нами на международном терминале в Пулково, а Шериф с Машкой и того раньше. На прощание Шериф сказал мне:

– Будь здоров, Пит. Вернешься, мы с тобой их ногами запинаем.

Зарядом оптимизма, вложенным в эту фразу, можно было подорвать пару «мерседесов» и штук пять «бмв», а может, и бронетранспортер средних размеров.

– Спасибо, Раиль, – ответил я. – Мы не прощаемся.

Мысли теснились в голове, не находя выхода, бесформенные, как облака под крылом самолета. Сквозь разрывы облаков виднелись ухоженные поля, дороги и разбросанные то тут, то там городки. «Европа, – думал я. – Вот и посмотрю на нее. Из инвалидной коляски».

В пражском аэропорту я увидел отца издалека. Он тоже сразу заметил нас и двинулся навстречу сквозь толпу встречающих. Мне запомнилось, как он смущенно говорил матери:

– Если бы я только знал…

Здесь я хочу остановиться. Иначе уже совсем скоро мои герои попадут в настоящее время, потускнеют и исчезнут. А мне до крайности нравится рисовать их по памяти, оживлять их и разговаривать с ними, знаете, как иногда само собой получается во сне. Я скажу вам так: писать повесть – всё равно, что грезить наяву. Но вы должны меня простить. Мне просто нечем больше заняться.

Когда мне приходит новое сообщение от Макса, я иной раз ловлю себя на мысли: не я ли сам его создал?