Кстати, о нашем автобусе. Кажется, мы оставили его с пробитым баком на улице Железнодорожной? Мы попробовали перегнать его поближе к дому, но оказалось, что жиклеры карбюратора намертво забились грязью. Без толку пытаясь завести мотор, мы посадили батарею и заодно пожгли что-то в генераторе (Макс объяснял мне, что именно, но я не запомнил). Дело уладилось просто: Шериф позвонил на станцию скорой помощи своему новому приятелю – фельдшеру Гачикяну. Толстый и носатый Гачикян уселся в свою белую карету – и вскоре мы наблюдали из окна, как самая настоящая «скорая помощь» с мигалками тянет наш автобус на длинном тросе. Несколько дней его ремонтировали на местной автобазе, а потом вернули нам.

Судьба соседской «копейки» сложилась иначе. Пару дней спустя мы приволокли ее в город и поставили на прежнее место, под окно хозяину – ее даже не успели разграбить. Ну да, вид у нее и был-то неважный, а стал и того похлеще, но ведь и эта машина сыграла свою роль в наших приключениях. «Подумаешь, стекло, – говорил я хозяину. – Подумаешь, сцепление. Делов-то литра на два!» Но этот склочный мужик не унимался. Он долго доставал меня, брызгал слюной и грозил милицией. Когда мне все это надоело, я предложил ему выбор: мы ремонтируем его рухлядь за свой счет – или даем ему денег. Прямо сейчас.

Сосед даже руки опустил. Конечно, он взял деньги. Мало того: в первый же вечер он нажрался, как свинья, уселся в пресловутую «копейку» и поехал за догонкой – и вот безответная измотанная кляча закончила свои дни в кювете, у самого магазина «24 часа». Когда продавщица Валька выскочила посмотреть, что случилось, хозяин «копейки» уже сладко спал, склонив башку на баранку. Спящего вынули невредимым из груды смятого железа, и дальнейшая его участь неинтересна.

Нам нравилась наша новая жизнь. Домой мы пока что не собирались. Собственно, дома все было по-прежнему. Мать все еще отдыхала в питерском санатории; стараниями доктора Лившица, Бориса Аркадьевича, в ее комнате даже был телефон, и я несколько раз справлялся об ее здоровье. «Съездили неплохо, немного позагораем и тронемся обратно», – самым невинным голосом докладывал я.

А вот мать Костика была до сих пор уверена, что мы копаемся в земле в составе археологической экспедиции. Костик не стал ее разубеждать. Он пообещал, что привезет ей какой-нибудь раритет в подарок – а еще поклялся, что никогда, никогда больше не будет воровать из домашнего бара бренди «Наполеон». В ответ на упреки он ехидно поинтересовался: а с кем, с какими такими гостями его мама решила побаловаться коньячком? «Шкр, шкрт», – недовольно скрипела трубка. «Ну, этот может и чаю попить. В конце концов, чай ведь ему и достался», – философски заметил Костик перед тем, как закончить разговор.

Кажется, Макс с Шерифом тоже звонили домой. Но о чем говорили, я не слышал.

Шериф не расставался с Машкой. Он даже подарил ей красивое золотое колечко. Машка колечко надела, но и фенечки с запястий не сняла. Было весело смотреть на эту невозможную парочку. Мы подшучивали над ними, они не обижались.

Кончилось дело тем, что мы все вместе поселились в двухкомнатной квартире, которую нам сдала бабка с вокзальной площади. Забавно, что это жилье оказалась в двух шагах от Маринки; собака Найда была очень довольна. Ее обязанностью теперь было бегать от одного дома к другому и кормиться то там, то здесь.

Едва ли не каждый день мы ездили купаться. Пару раз заезжали в лагерь к Машкиным автостопщикам. А иногда просто гуляли по городу.

Здесь уже ничто не напоминало о давешнем пьяном воскресенье. Пикеты милиции и ОМОНа сняли, погромщики и хулиганы вновь превратились в добропорядочных бездельников. Только здание РОСТ-Банка стояло пустое и закопченное. Вернувшийся из незапланированного отпуска мэр Ларионов распорядился обнести его деревянным забором. Теперь бессовестные горожане писали на этом заборе обидные вещи про самого же Ларионова. А в остальном всё было тихо. Кажется, после всех необычайных и ужасных событий мирный городок Хворостов снова погрузился в долгую спячку.

Вот что удивительно: после того, как федералы увезли из города Ахмеда и Владика Черта, нас больше никто не беспокоил. Главари мафии держали язык за зубами, а может, просто не могли себе простить неудачи. Лишь однажды нас с Костиком задержали за отсутствие регистрации. Дежурный сержант (бледный, как после тяжелой болезни) поглядел на нас задумчиво, поиграл связкой ключей, поморщился, будто вспомнил что-то до крайности неприятное – и отпустил.

Шалимова-младшего мы больше не встречали. Как нам рассказали позднее, он пережил нервный срыв и долго лечился в Москве. В родной город он не вернулся. Стал ли он дизайнером у себя в Англии или попросту снюхался в московских ночных клубах, я так не узнал.

Только теперь я понял, как рискованно мы поступили, возместив Ларисе Васильевне утрату двух томов Медицинской Энциклопедии. Приняв деньги на вес, не считая, Маринкина мать взяла на своей станции отпуск на неопределенный срок, закатила роскошную отвальную и, расчувствовавшись, неоднократно поцеловала фельдшера Гачикяна. Мало того: она твердо решила в ближайшее время устроить личную жизнь, для чего предприняла ряд срочных мер. Дома она бывала всё реже.

По этой причине, а может, по какой другой Марина сегодня казалась печальной и как-то по-особенному трогательной. Она сидела на скамейке возле дома, а под скамейкой лежала рыжая собака.