Видимо, мы пришли к одному и тому же выводу, потому что наши взгляды одновременно упали на наши руки.

Воздух затрещал от внезапного напряжения, и сквозь меня пробежала еще одна электрическая искра.

Первый был ярким и коротким, как молния в безоблачном небе. Этот был медленнее, мощнее, и жар от него заставил меня почувствовать, будто я бегаю круги на стадионе «Марковича», а не стою продрогшим в кондиционируемой танцевальной студии.

Таинственная девушка сглотнула, и даже ровный гул кондиционера не смог заглушить мой учащенный пульс.

Я пытался придумать, что еще сказать, но не мог вспомнить, о чем мы говорили или почему я здесь.

Я не чувствовал себя настолько не в своей тарелке в присутствии девушки со времен моей злополучной детской влюбленности в Хейли Бромптон (она переехала в Брайтон на пятом курсе и разбила мне сердце).

Волнение от новой встречи с Таинственной девушкой сменилось тревогой.

Как она могла так сильно на меня повлиять, когда я ее едва знал? Может, наша близость не была хорошей вещью. Если бы я был умным, я бы держался подальше и сосредоточился на своих целях: чемпионате с «Блэккасл», а затем Кубке Европы и Кубке мира.

Мое необъяснимое очарование этой девушкой не имело никакого значения в этом уравнении.

Флирт – это одно, а потеря концентрации – совсем другое.

— Давайте покончим с этим, — раздался знакомый, неприятный голос, нарушивший напряжение.

Вошел Винсент, в солнцезащитных очках, как придурок.

Девушка наконец выдернула руку и сунула книгу в сумку.

Я тоже опустил руку, хотя тень покалывания осталась.

— Ты как раз вовремя, — сказала она, ее щеки заметно покраснели. — Я подумала, что мне придется позвонить и напомнить тебе о сегодняшнем сеансе.

— Там были пробки, и технически я приехал вовремя. Это не моя вина, что ты везде появляешься рано. — Винсент проигнорировал меня, сосредоточившись на ней. — Ты готова начать?

Несмотря на мои опасения по поводу девушки и потерю концентрации, укол ревности пронзил меня, увидев их непринужденную болтовню.

— Вы знакомы? — спросил я как можно небрежнее.

Она не казалась из тех, кто пойдет за Винсентом, но случались и более странные вещи. В аду.

Она открыла рот, но Винсент ее опередил.

— Конечно. — Он посмотрел на меня, как на дурака. — Она моя сестра.

ГЛАВА 4

Хотела бы я сфотографировать лицо Ашера, когда Винсент объявил, что я его сестра. Если бы его челюсть отвисла еще ниже, ему пришлось бы ее пришивать обратно.

Мне не следовало вводить его в заблуждение, скрывая свое имя, но часть меня была удивлена, наблюдая, как Ашер Донован был ошеломлен моим отказом пасть к его ногам, как любая другая женщина в мире.

Я не была выше фанаток или влюбленности в знаменитостей. Например, если бы я когда-нибудь встретила Нейта Рейнольдса, моего любимого актера, я бы, наверное, закричала и потеряла сознание. Я просто не фанатела от футболистов; родство с одним из них действительно портило их славу.

— Твоя сестра? — Ашер наконец нашел слова. Его взгляд блуждал между мной и Винсентом.

Я поняла, почему он был так шокирован. Наши родители не могли иметь детей, рожденных естественным путем, поэтому они усыновили нас, когда мы были младенцами. Темные глаза и светло-коричневая кожа Винсента были полной противоположностью моим серым глазам и бледному цвету лица, но даже несмотря на то, что мы не были биологическими родственниками, он был моим братом во всех других смыслах этого слова.

Однако мало кто знал, что мы усыновлены, и всегда было забавно наблюдать за их реакцией, когда они узнавали, что мы брат и сестра.

— Скарлетт Дюбуа, — сказала я с ноткой извинения. Мне действительно стоило сказать что-то раньше. — Твой новый тренер.

Ашер бросил взгляд в мою сторону, и тревожная искра электричества пробежала по моей коже.

Если отбросить антифутбольные предубеждения, то мужчина был великолепен. Он дал Нейту Рейнольдсу фору, великолепной кинозвезде.

Густые темные волосы спадали на лоб, обрамляя скульптурные скулы и чувственный рот. Несправедливо длинные ресницы обрамляли самые зеленые глаза, которые я когда-либо видела, и каждый дюйм его тела был выточен до совершенства высокой производительности.

Но привлекательность была даже не в его внешности, хотя она была объективно безупречна. Это была харизма, абсолютная легкость, с которой он двигался в центре внимания, что делало невозможным отвести взгляд. Ашер был одним из самых известных спортсменов в мире, но он обладал приземленным обаянием соседского парня.

Чистая мужественность, обернутая в холодную уверенность. Сочетание было настолько притягательным, что даже моя неприязнь к футболистам не могла его притупить. Если бы он не был товарищем по команде и соперником моего брата, я бы была в полном восторге.