Шрифт:
Я зажимаю ее руку через одеяло, знаю, что скорее всего она сейчас в бешенстве, ведь много раз объясняла мне, что так делать нельзя, но я не могу ничего с собой поделать.
– Мой отчим, - говорит, как ни в чем не бывало.
– Че?
– мне становится еще хуже.
– Да, Гофман! И такое в жизни тоже бывает! Вот что ты делал, когда тебе было семь? Гонял на велике и ел мороженое? А знаешь, что я делала? Лежала в своей постели и молилась, чтобы сегодня ночью он не пришел!
– Бл%дь!
– я издаю тонкий всхлип и зажимаю рукой рот.
– Только не плачь! Все не настолько хреново, Гофман!
– я поражаюсь ее спокойствию и железному голосу, - Он не трогал меня. Просто ложился на мою кровать, упирался в меня лбом и я слышала эти мерзкие, чавкающие звуки, заставляющие меня умирать от страха и омерзения.
Я до боли закусываю кожу на руке и забываю, как дышать. Лучше бы я ничего этого не слышал и не представлял.
– Почему ты не сказала маме… - это единственные слова, которые я смог найти.
– Ахахаха!
– она засмеялась так, что стало страшно, - Ее интересовала только водка и чтобы дома были какие-нибудь штаны!
– И где она сейчас?
– Да там же, где и отчим!
– Чумакова невозмутима, - Они, как обычно, перепились, передрались и он ее зарезал… Мне было девять.
– Бл%дь!
– на этот раз я закрываю ладонью глаза.
– Его посадили и в тюрьме он сдох от туберкулеза! Конец!
В комнате воцаряется тишина, прерываемая звуками моего частого, тяжелого дыхания. Мне кажется теперь мой мир вообще никогда не будет прежним. Я не понимаю, как перестать об этом думать. Моя бедная дикарка…
– Чумакова, пожалуйста, дай я тебя обниму!
– говорю каким-то детским голосом, - Я сейчас просто умру, если не обниму тебя!
– Какой ты впечатлительный!
– А еще похоже тупой…
Тянусь к ней и сгребаю в охапку, прижимая спиной к своей груди, Чумакова сразу же напрягается. Черт! Наверняка, это дико ее триггерит. Отпускаю ее, а когда она приподнимается, обнимаю ее еще раз, теперь обхватывая ладонями ее спину, припечатываю лицом в мою шею. Так хорошо ощущается насколько быстро бьется ее сердце, а частое, рваное дыхание на моей коже выдают, что она только храбрилась, когда делала вид, что рассказывает обо всем без боли. Аккуратно ее глажу, а она не дергается.
– Я просто хочу тебя пожалеть, - говорю шепотом и перебираю ее волосы, скольжу рукой выше и нежно провожу пальцами по голове.
– Я не знаю зачем я тебе это рассказала, - от ее дрожащего голоса у меня бегут мурашки, а сердце все еще ноет, - И почему вообще рассказала именно тебе.
– Ты никому раньше об этом не говорила?
– Нет, - она вздрагивает.
– Наверное, в душе ты чувствуешь, что я хороший парень.
– Ты опять?
– Чумакова выпутывается из моих рук и хмурит брови.
– Да я про душевные качества!
– я пытаюсь еще раз ее обнять, но теперь она не позволяет мне этого сделать.
– Все, Фил, иди! Только телефон оставь…
– Нет, ты чего? Я останусь!
– говорю взволнованно.
– Где ты останешься?
– она удивленно расширяет глаза.
– Да хоть на полу!
– Слушай, - Чумакова вздыхает, - Я в порядке, правда, я уже давным давно свое отплакала, собралась и живу дальше. Накрывает только вот в такую темноту. Поэтому, не надо меня жалеть, не надо смотреть на меня, как на калеку и сидеть на моем полу, тоже не надо. Я надеюсь, мы друг друга поняли. Желаю тебе творческих успехов в твоем непростом деле и чтобы тебе попадались только сговорчивые девчонки!
– Ну хватит… Я останусь…
– Мы с тобой сегодня это уже обсудили. Не доламывай сломанное. Проваливай, Гофман!
На этот раз Чумакова с усилием меня толкает, стаскивая с кровати. Я долго сопротивляюсь, но она все таки выставляет меня за дверь. Во-первых, я сегодня не усну. Во-вторых, я ужасно хочу надраться до синих щей, потому что я не могу переваривать все, что произошло сегодня вечером на трезвую голову. Не могу ни принять, ни осознать, ни понять что дальше делать. К этой девчонке у меня только похоть, дикая и неконтролируемая. А сейчас мне вообще стыдно ее хотеть, аж выворачивает. Блин, наверно и правда надо от нее отваливать. Не знаю, захочет ли она со мной просто дружить, но с подкатами точно надо завязывать!
– Фил, ты совсем обнаглел?
– из моей кровати опять звучит капризный голос.
Почему она все еще здесь!? Бросаю на нее беглый взгляд и запинаюсь ногой об лифчик, валяющийся на полу.
– Ленок! Сделай одолжение, иди, пожалуйста, отсюда нах#й!
Глава 11
Василиса
Жалею ли я о том, что плакалась Гофману о своей трудной жизни? Миллион раз да! Ненавижу быть слабой! Да и признаваться в своих слабостях совершенно постороннему человеку, то еще удовольствие! Не знаю, почему для этого я выбрала бабника- ловеласа, капающего слюнями на все, что шевелится. Не настолько же я глупая, чтобы впечатлиться фонарем и цветочками. Наверно, дело не в этом, просто, когда он до меня дотрагивался, я не испытывала страх. До того, как дотронулся, испытывала, а в момент самого касания, нет.