Действительно молодой, лет тридцать, прикинул я про себя, переступив порог кабинета. Но за своим столом выглядел довольно вальяжно, и на меня глянул с прищуром, не сулившим ничего доброго. Перед ним на столе, так же, как и парой часов ранее перед Ардаковым, лежала раскрытая «Комсомолка». С той самой статьёй.

Помимо Артамонова здесь присутствовали худая, как вобла, женщина бальзаковского возраста с собранными в пучок пергидрольными волосами, пухленькая девушка в очках и молодой мужчина, на вид примерно мой ровесник, со светлыми усиками и с прилизанным пробором в волосах, в которых виднелась перхоть, осыпавшаяся ещё и на плечи.

— Добрый день! — поприветствовал я собравшихся. — Коренев Арсений Ильич, меня к 14 часам приглашали.

Секунд десять все меня разглядывали, причём толстушка и прилизанный с долей любопытства, а их более старшие товарищи — с осуждением.

— Надеюсь, вы уже в курсе, по какому поводу мы вас сюда пригласили? — наконец поинтересовался Артамонов, так и не предложив мне сесть.

— Догадываюсь…

— Догадывается он, — скривилась «вобла». — Ну что, товарищи, как мы расценим поступок комсомольца Коренева?

Артамонов монотонно постукивал тупым кончиком чехословацкого карандаша «KOH-I-NOOR» по столу, не сводя с меня пристального взгляда. Я не выдержал:

— Могу я хотя бы узнать — а судьи кто? Вот Владимира Ивановича я, например, узнал, видел фото в «Молодом Ленинце», остальных же вижу впервые.

Четвёрка переглянулась между собой, причём выражение лиц у них было разное. «Вобла» изображала возмущение и изумление одновременно, прилизанный, показалось, изо всех сил сдерживается, чтобы не расплыться в злорадной ухмылке, пампушка выглядела растерянной, а Артамонов… Он глядел на меня с любопытством. Нет, недоумение с капелькой гнева там тоже проскальзывали, но любопытства было больше.

— А я думаю, что товарищ Коренев по-своему прав, — сказал Владимир Иванович. — Действительно, не успел он переступить порог, как мы на него накинулись. А конкретнее, вы, Декабрина Петровна.

— Но я…

— Спокойно, Декабрина Петровна, спокойно! Это Декабрина Петровна Вяземская, директор 11-й средней школы. Это, — он сделал жест в сторону прилизанного, — Линник Игорь Сергеевич, второй секретарь Ленинского райкома комсомола. А это Анна… Ну, тут можно без отчества, Анна Ковалёва. Она у нас будет вести протокол заседания. Итак!

Он сделал многозначительную паузу, медленно обвёл взглядом присутствующих и вновь сосредоточился на моей персоне.

— Сегодня мы рассматриваем вопрос комсомольца Коренева Арсения Ильича. Тема — статья в «Комсомольской правде», героем которой он стал. Декабрина Петровна, вы, кажется, хотели что-то сказать?

— Хотела, — прищурилась в мою сторону директриса. — Хотела сказать, что Коренев своим поведением дискредитирует высокое звание комсомольца. Как вообще можно было не то что говорить такое в присутствии московского корреспондента, но даже думать о подобном?!

— А что я такого сказал? И вообще, какое вы отношение в силу возраста имеете к комсомолу?

Мой удар попал точно в цель. Вяземская, казалось, сейчас задохнётся от возмущения. Её лицо пошло пятнами, а пальцы сжались в кулачки.

— Нет, вы посмотрите, каков наглец!

Тут подключился Артамонов:

— Во-первых, Декабрина Петровна долгие годы возглавляла комсомольское движение в Ленинском районе, прежде чем перейти на руководящую должность в школе. А во-вторых, мы все прекрасно знаем, что вы сказали, товарищ Коренев, и вы это прекрасно знаете. Вот, дословно, — он уставился в газету. — Между делом у нас зашёл разговор о том, почему в Советском Союзе существует дефицит красивой и качественной одежды, обуви, других предметов широкого потребления…

Дальше Артамонов процитировал то, что я и сам уже сегодня видел в газете. Да я и без газеты помнил, что говорил Филатовой. Потому и слушал вполуха. Артамонов закончил читать и снова поднял взгляд на меня.

— Товарищ Коренев, почему вы решили, что имеете право давать советы людям, которые намного старше вас и по праву занимают свои должности? Там, наверху, — он ткнул пальцем в потолок, — лучше нас с вами знают, во что одевать и чем кормить население Советского Союза. Не нам с вами лезть к ним со своими советами и пожеланиями. Даже если некоторые из нас добились некоторой известности благодаря сочинительству песен.

Тут я решил высказаться в свою защиту.

— Прежде всего я хотел бы указать на то, что вы нарушаете принцип демократического централизма, который прописан в Уставе ВЛКСМ. То есть оценку моей якобы клеветнической деятельности сначала должны дать в комитете комсомола больницы, далее, если потребуется, в райкоме, а уже только потом обком.

— Тут и так всё ясно, можно обойтись без первички и райкома, — пренебрежительно махнул рукой Артамонов.

— Ладно, пусть… Но почему вы считаете, что я не имею права указывать на недочёты и давать советы тем, от кого зависит, что оденет и что съест сегодня простой человек? В конце концов, у нас государство рабочих и крестьян, то есть всё должно быть для людей, а не для чиновников и членов ЦК. Не должно быть 200-х секций в ГУМе для избранных, а всё это должно лежать на прилавках обычных магазинов для обычных людей.