— Говорили, — кивает инспектор. — Но ведь не вечно же там дежурить: вечер у тебя никто не отнимает.

— Так-то да, — тихим чувственным голосом говорит Эгодалимо, но тут же криво, с горечью улыбается: — Только боюсь, что вечер будет уж очень поздний.

— Всегда есть вероятность того, что не попадёшь в списки, — настаивает инспектор.

— Ну да, — без уверенности ответила Эгодалимо.

— Так вы придёте?

— Придём, — немного вынужденно согласилась она. Сказала это неожиданно — возможно, даже для самой себя. — Так что — ждите, — кокетничает Эгодалимо, — готовьтесь.

— Отлично! — сказал инспектор воодушевлённым тоном, который совершенно не идёт его бесстрастному лицу.

— Спасибо, — скромно сказала Эгодалимо, стремясь завершить беседу.

Однако инспектор ещё не закончил. Он вдруг спрашивает:

— Это всё?

Вопрос, следует заметить, далеко не корректный. Слишком широк и размыт смысл этого вопроса, чтобы Эгодалимо догадалась, что инспектор ожидает разрешения вчерашней интриги — их непонятного и оборванного на полуслове разговора. Одному инспектору известен смысл этого вопроса, и Эгодалимо вполне естественно недоумевает:

— Да. А что?

Инспектор молчит некоторое время, потом отвечает:

— Нет, — вновь короткая пауза. — Ничего.

Вопреки своему обыкновению, Ямтлэи сегодня вовремя, не опоздал. Вид у него, правда, не особо бодрый: глаза заспанные, взгляд потухший — вероятно, ходил на актёрские пляски. Всю ночь, наверное, игрался в злодеев на Дозорной дорожке, а сейчас сидит за столом и перебирает листы фольги, вяло и понуро.

— Года принесла тебе какой-то отчёт, — не глядя на инспектора, через зевок говорит Ямтлэи.

— Знаю. Это информация по пропавшим без вести за последний год, — инспектор садится за стол. — Надо бы посмотреть, — говорит он, обращаясь, вероятно, больше к самому себе, нежели к Ямтлэи: — Вряд ли, конечно…

— Зеддоэфа не видел? — спросил Ямтлэи.

— Нет, видел только Году. А что?

Ямтлэи широко зевает — никак не может удержаться от дурной привычки — и, глядя в листы перед собой, тихо бубнит:

— Слухи ходят…

Инспектор, естественно, ничего не понял и в ожидании продолжения смотрит на напарника. А тот молчит, будто бы сказанного достаточно. Можно подумать, что многозначительное сообщение о ходящих слухах содержит в себе всю подробную информацию и не требует дополнительных пояснений, но инспектору, разумеется, так не кажется.

Исчерпав лимит терпения, он осторожно подтолкнул Ямтлэи:

— Что за слухи?

— Якобы, Зеддоэфу предложили повышение.

— Вот как? — инспектор усмехнулся.

Удивить его непросто, но сейчас как раз тот редкий случай. Инспектор перевёл взгляд на стену, в уме прикидывая, насколько реальным может быть повышение Зеддоэфа. Не увидев вразумительных шансов, инспектор спрашивает:

— И откуда такие слухи?

— Зеддоэф сказал, — ответил напарник.

Инспектор от души рассмеялся.

— Зеддоэф сам распространяет слухи о том, что ему предложили повышение? — сквозь смех произносит инспектор. — Волшебно! В самом деле — просто гениально! — смеётся инспектор.

Зеддоэфа третируют всем коллективом. Пожалуй, во всём участке нет такого служащего, кто относился бы к нему серьёзно — разве что кто-то из новичков.

Любящий ёрничать Ямтлэи объясняет это тем, что Зеддоэф — длинный и худой, но на самом деле причина, конечно же, в другом: Зеддоэф слишком молод, откровенно глуповат и поверхностен в суждениях, чтобы можно было считаться с его мнением. А ещё он легкомысленный, любит почесать языком на отвлечённые темы, а вот к работе душа у него не лежит — из разряда тех, кого практически невозможно застать на месте, поскольку очень часто занят посторонними делами: он только что вышел и неизвестно, когда вернётся.

В то же время, Зеддоэф не может отказать себе в желании произвести впечатление и изобразить вид, что в курсе всех дел, и отчасти это у него удаётся — по крайней мере, с первого взгляда можно сделать такой вывод. Возможно, этим и объясняются его неплохие котировки в глазах руководства участка, хотя инспектор предполагает, что дело в наличии выгодных родственных связей.

— Как дела? — в неприятной, наигранно бодрой манере говорит Зеддоэф, вваливаясь в кабинет. На ответ он, впрочем, не рассчитывает и тут же задаёт новый вопрос: — На Плоскую Юнбё идёте?