— Не нашла лучшего времени, чтобы позвонить? — раздается недовольный голос Глеба.

В другой момент я бы съязвила, но сейчас у меня не было выхода:

— Глеб, слушай внимательно, — от страха начинаю задыхаться и кое-как проговариваю в трубку мужчине, — Кто-то проник в дом и хочет меня убить. Я умоляю тебя, позвони в…

Экран смартфона потухает, оставляя меня в полной темноте и в ожидании худшего.

Шаг, еще шаг, неприятный звук стекла под ногами.

Я превратилась в один большой орган слуха, улавливая каждый шорох на первом этаже. Хорошо, что звукоизоляция в доме была плохой, и даже здесь, в детском шкафу, я отчетливо понимала, где сейчас ходит взломщик.

Он был все в той же гостиной, перемещался из угла в угол, возможно рассматривал наши фотографии на стене или пытался найти ценные вещи.

А может, это был брат Юли Рудиной. Тогда ему точно не деньги и техника нужны. Он ищет конкретного человека…

Меня.

В сотый раз я мысленно поблагодарила себя за решение оставить Яну у бабушки. Моя девочка эту ночь не пережила бы. И даже если охрана поселка соизволит приехать быстро, у дочери бы навсегда осталась травма, которую потом ни один психолог не вылечит.

А я…

Почему-то, сидя в этом шкафу, я раз за разом возвращалась к образу Юли Рудиной. Она ведь была такой молодой, красивой и улыбчивой. И умерла так страшно, одна в большом доме. Прямо как я сейчас.

Что она чувствовала? Тоже обреченность или боролась до конца? Она пряталась или давала отпор?

Я практически ничего не знала про результаты осмотра ее дома и вскрытия тела. Не знала, с какой жестокостью ее убивали и как быстро она умерла.

Просто не хотела вдаваться в эти подробности. Зачем? Если до сих пор я не сомневаюсь в невиновности мужа.

Только вот сейчас все изменилось. Я оказалась на месте Юли Рудиной и не понимаю, переживу эту ночь или нет.

Еще как на зло время тянется очень медленно, и шаги внизу то стихают, то возобновляются. Взломщик точно не намерен уходить. Но почему он не поднимается сюда?

Как только я решаю слегка приоткрыть дверцу шкафа, раздается еще один оглушительный грохот. Второе окно в гостиной разлетается на мелкие осколки.

За ним следует удар чем-то тяжелым о мебель. Не знаю, что это: телевизор с тумбой или книжный шкаф. Я лишь улавливаю, как трещит дерево. Оно поддается хуже, чем оконное стекло, но после парочки дополнительных ударов валится на пол.

А дальше наступает тишина, словно затишье перед бурей. Вот сейчас он точно возьмется покрепче за свой топор или молоток и побежит ко мне.

Я даже жду этого. Занимаю позу поудобнее, чтобы сыграть на опережение и наброситься на него. Если битва окажется неравной и меня прибьют прямо в детской комнате, я хотя бы попыталась.

Секунда, две, минута, две минуты — считаю про себя, чтобы унять дрожь, и не понимаю, почему ничего не происходит.

А когда проходит пять минут, становится даже смешно от всего этого сюра. Желание наконец выбраться из шкафа и выйти навстречу только усиливается, но торопливые шаги со стороны лестницы быстро охлаждают мой пыл.

Взломщик начинает обходить комнаты по порядку. Наша с Игорем спальня, ванная, кладовка, гостевая — еще чуть-чуть, и он будет здесь.

Когда открывается дверь в детскую, я не успеваю ни испугаться, ни разозлиться на такую несправедливость судьбы. Тут же резко распахиваются дверцы шкафа, и я…

Оказываюсь в объятиях Глеба.

— Успел, — шумно выдыхает мужчина куда-то мне в волосы, крепко прижимая к себе.

А я плачу… от счастья и облегчения, поэтому не могу вымолвить ни слова.

Я не верила, что Глеб поможет. Казалось, ему на руку все бедствия, которые происходят со мной. Но он здесь, не размыкает рук и что-то шепчет, пытаясь успокоить.

Мы стоим так долго, неприлично долго и отлипаем друг от друга, когда на первом этаже раздаются другие мужские голоса.

Один я узнаю сразу — наш управляющий все-таки снизошел до меня и даже встал с теплой кровати в такой час. Удивительно.

Глеб отходит от меня на пару метров, дает вытереть слезы и окончательно прийти в себя.