– Аля, просто скажи мне «да», – снова попросил Кондашов. – И я отпущу в полет свою птичку, даже мучить напоследок не стану. Одно слово, и ты свободна. Пока же упрямишься и молчишь, я буду тебя смаковать, как вино, глоток за глотком, каплю за каплей. Твои эмоции сладкие, чистые, тобой насытиться невозможно!

Он ударил меня спиной о стекло, оставляя на нем кровавые пятна, прижал плотнее, встал между ног, властным жестом раздвинув колени…

– Григ! – беззвучно прошептала я, представляя рядом с собой Воронцова.

Снова пахнуло травами, запульсировал на запястье браслет. Из-под кожи проросли шипастые стебли, обвили Кондашова, разорвали на части…

– Интересный способ защиты от морока, – совсем близко хихикнул Фролов. – Курсант, ты, гляжу, натерпелся, голубчик. И так, и эдак тебя испытали, и огонь, и вода, и медные трубы, а вся слава опять досталась Григорию.

– Обухов кремень, Вадим Никонорыч, – весомо заверил Патрик. – Такие соблазны, я аж взопрел, а он знай колоду тасует.

– Снова туз пик, – вздохнул рядом Данила. – Что за дурной расклад.

– Вы отбились? – я схватила Фролова за руку.

Людмила хмыкнула, Патрик заржал, так что эхо от стен отразилось:

– Дамочка, вы не в себе! К чему такой драматизм? Ну, сунулся с десяток бойцов к барьеру, так их патрули повязали. За кого вы нас принимаете?

– А коллектор?

– Ах, эти? – удивился Фролов. – Не волнуйтесь, драгоценная Аля. Тех, кто шел сюда по трубе, случайно смыло, простите, дерьмом. Окунулись по самые уши. Они думают, если линия старая, то я сбросить туда ничего не смогу? Отмоется Кондашов не скоро и пованивать будет долго. Обухов, родной, ты пришел в себя? Проводишь до дому прекрасную барышню? Смотрите, голубчики, он покраснел!

Я никак не могла проморгаться, боялась. Мне казалось, сейчас спадет пелена, и все начнется по новой. Обухов погибнет, и болтун Патрикей, исчезнут Людмила с начальником. Я не хотела обратно в кошмар, туда, где я стала рабой Кондашова.

Людмила подала чашку чаю. Я безумно хотела пить, но схватилась за тонкий фарфор и зашвырнула напиток подальше, осколками и кипятком едва не поранив Патрика. Тот ругнулся и отошел подальше, примирительно подняв обе руки: мол, претензий не имею, все понимаю. Прогрессирующая паранойя – это еще цветочки после череды наведенных иллюзий!

Я молча собрала свои вещи, недовольно потирая запястья. Следы от наручников сойдут не скоро, а у меня скоро концерт! Мысль о любимом квартете почему-то вернула в реальность, убедила, что все кошмары и мороки растаяли в солнечном свете. Будут репетиции, выступления, рестораны и электрички. А вот на свадьбах сыграю не скоро, если вообще решусь.

Москва и так переполнена фриками, а тут с Изнанки тени полезли!

Откуда в столице нечистая сила? Чем занимается Бюро Кромки? Ловит демонов или ведет учет, чтобы не слишком наглели? Петли считает: лицо, изнанка? Подумаешь, кружок «Умелые руки», сборище любителей вязать на спицах.

Не хочу ничего понимать. Хочу спать. Сначала отмыться в горячей ванне, потом выпить бутылку виски, прямо из горла, залпом. Завалиться в кровать не на черный шелк, на обычную простыню в цветочек, спрятаться под одеялом. И забыть вот это вот все!

Даже Грига, если иначе никак. Только отпустите в нормальный мир.

За дверью Бюро я осмотрелась. Пахло дождем и сиренью, но еще почему-то порохом и соленой водой океана. Слышалась музыка шторма, трещали мачты и паруса. Знатный вы враль, господин Фролов, говорите, патруль всех повязал? Хотя это не он, а Патрик…

– Не обижайтесь, Аля, – как-то робко буркнул курсант. – Я отвезу вас домой, у меня машина у телецентра. Прогуляемся вдоль пруда?

Приклеился ведь, не отдерешь. Интересно, чем я его соблазняла? В тех наваждениях он падал замертво в попытке меня защитить. Или Патрик говорил про последний морок, тот, где Кондашов попытался… Ой-ой!

Наверное, я покраснела, вспоминая ускользнувшие раньше детали. Как умоляла садиста пощадить меня и убить, а за это предлагала такое, о чем в реальности и думать противно. Неужели я говорила вслух?

Обухов заметил мое смущение и сам засопел сердитым ежом. Пошел рядом, плечо к плечу, потеряно глядя под ноги.

– Это был наведенный морок, зов на кровавую метку. Если б не решетка с цепями, если б командор не включил глушитель… Вы бы просто ушли с Кондашовым, улыбаясь глупой счастливой улыбкой.

Меня передернуло от отвращения.

– А если б осталась дома? Не поехала с вами в Бюро?

– Тогда бы Григ не спал в эту ночь, – без тени сомнения отрезал Данила. – Он гад и мерзавец, Аля. Но любит играть до конца. Отбивался бы под вашими окнами, разорвав подписанный договор, и обесточил в азарте Сокольники.