— Хочу вольной птицей быть, — говорила она своей соседке, попадье, которая сидела у нее в гостях. Мать Феоктиста да и сама Серафима любили пображничать и разница в вере им не мешала.

— Пускай поп Василий машет кадилом в церкви, — говорила Феоктиста хозяйке, — а мы здесь платочками помашем, — и, опустив с круглых плеч кашемировую шаль, продолжала:

— Ты бы шепнула хозяину насчет моего попа, — гостья подвинулась ближе к Серафиме. — Церковь надо покрасить, а немец денег не дает, — пожаловалась она на Мейера.

— Не послушает Иван Семенович меня, — Серафима отвела лукавые глаза от раскрасневшейся Феоктисты.

— Ой, да не говори ты, — попадья игриво подтолкнула ее плечом, — захочешь, все будет по-твоему. Велишь, и немец полетит. И то прошлый раз отец Василий говорит мне: за нашу соседку я бы камилавку отдал да набедренник [3] в придачу. Скоро ли, говорит, ты мать Феоктиста умрешь? А я умирать не собираюсь и тебе попа Василия не отдам.

Феоктиста подвинула к себе стаканчик с брагой. Серафима улыбнулась задорно.

— На кой он мне ляд. Что я, моложе не найду, что ли?

— Даня, — крикнула она в соседнюю комнату, — принеси-ка нам соленой капусты.

Сидевший у окна Данилка взял со стола блюдо и вышел в сени.

— Послушный парнишка, — кивнула головой вслед Данилке Серафима, — что ни заставишь — все сделает, — продолжала она. — Управится со скотом — за книгу берется. Неофит его учит.

— А ты его к моему попу пошли. Поп-то у меня мирские книги читает, может, Данилка кое-чему у него поучится, — посоветовала Феоктиста.

— Пускай ходит — не жалко, — согласилась Серафима и, помедлив, добавила: — Платой не обижу.

Приятельницы перевели разговор на другие темы. К концу зимы Данилка уже бойко читал псалтырь и знал все четыре правила арифметики.

Знал Данилка и раскольничье письмо. Однажды Серафима подала ему толстую в кожаном переплете книгу и попросила почитать.

Данилка читал бойко.

Серафима просветленными глазами посмотрела на Юношу.

— Пока я жива, Даня, учись, может, в люди выйдешь, — сказала она проникновенно.

Как-то раз Мясников застал Данилку за чтением.

— Он что у тебя, грамотей? — кивнув головой на смутившегося Данилку, спросил Мясников Серафиму.

Та улыбнулась:

— Ученый.

— Ишь ты, ученый, — протянул удивленно гость. — Ты отдай-ка его лучше мне. Пошлю учиться. Сначала в Симбирск, потом отправлю за границу. Хватит нам на привозных-то выезжать. Надо своих людей учить для заводов и рудников.

— Нет, Иван Семенович, ты меня не уговаривай. Не отпущу парнишку, — решительно заявила Серафима. Ей не по себе стало от мысли, что Данилка уедет. Она и сама не заметила, как привязалась к нему, как он стал ей родным.

Мясников махнул рукой:

— Ладно, посмотрим, а пока пусть будет по-твоему. Собирай-ка на стол, умаялся за дорогу.

Однако судьба Данилки сложилась не так, как хотела Серафима. По дороге на завод лошадь Мясникова провалилась передней ногой в барсучью нору. От резкого толчка седок вылетел из седла и ударился о пенек.

В Юрюзань его привезли к Серафиме углежоги. Рука Мясникова распухла. Вызванный с завода лекарь обнаружил перелом, нужно было срочно отправить больного в город.

— Поеду до Уфы, а там, может, в Симбирск, — заявил Мясников Серафиме.

— Надолго? — спросила встревоженная женщина.

— Не знаю, — ответил тот, поморщившись от боли.

Чувство жалости охватило Серафиму.

— Я поеду с тобой, Иван Семенович. Незачем мне больше оставаться в Юрюзани.

— Об этом и я хотел тебе сказать, — помолчав, добавил: — Едва ли вернусь на заводы, — произнес он тихо. — Рука-то рукой, да вот сердце болеть стало. Боюсь только одного, как помру, налетят мои беспутные зятьки на заводы, порушат то, что сколачивал годами и тебя, как коршуны, заклюют.

Здоровой рукой Мясников привлек Серафиму к себе. Женщина медленно отвела его руку и прошлась по комнате. Она чувствовала двойственность своего положения в Юрюзани. Уедет Иван Семенович, каждый будет тыкать на нее пальцем — любовница Мясникова. Уйти разве в скиты? Нет, рано еще хоронить себя. Да и Данилку жалко. От Неофита помощи мало: сам подневольный. Серафима несколько раз прошлась по комнате.

Мясников, не спуская с нее глаз, ждал, что она скажет.

— Поеду, — Серафима подошла к кровати, где лежал больной Мясников. — Возьму с собой Данилку, пускай учится. Провались эта Юрюзань в тартарары, поеду с тобой хоть на край света, — произнесла она с чувством.