Вернувшись к себе во флигель, старик долго охал, и на званый обед к Мейеру не пошел. Сослался на недомогание.

Стоял конец мая. Водная гладь заводского пруда, лежавшего в котловине, казалась огромной чашей расплавленного золота, края которой обрамлялись зеленой яшмой таежных лесов. Воздух был насыщен смолистым запахом хвои, но порой к нему примешивалась гарь от заводского шлака. На улицах был слышен крик игравших в бабки ребят, тарахтение двухколесных грабарок и мерные удары молота. На завалинках, греясь на солнце, чинно беседовали о чем-то старики.

Возвращаясь с Мейером с завода, Дурасов бросил случайный взгляд на раскрытые окна дома, стоявшего на пригорке, и удивился: среди цветущей герани, придерживая рукой створку, пристально смотрела на него женщина. Пышный бюст, плавная линия плеч, гордо откинутая голова с короной темно-каштановых волос, мягкие чувственные губы, круглый с прелестной ямочкой подбородок, но главное, что поразило Дурасова, это глаза незнакомки. Огромные и нежные, с длинными ресницами, они, казалось, притягивали к себе.

Дурасов невольно остановился, но окно захлопнулось, женщина исчезла.

— Кто такая? — стараясь быть спокойным, спросил он Мейера.

— Вдова погибшего барочника. Зовут Серафимой.

— Мм-да. Пикантная бабенция, — Петр Сергеевич приосанился.

— Если вам угодно ее видеть, я скажу Эмме Францевне и она пригласит ее к себе.

— Прошу вас. Кстати, у вас сегодня званый обед.

Остаток дня Петр Сергеевич провел в прекрасном настроении. Показавшийся было с папкой бумаг Сысоич был выпровожден хозяином из комнаты.

— Нет, нет, только не сегодня, — замахал он на него руками. — Я не расположен заниматься делами. Оставим до завтра.

Сысоич попятился к дверям и исчез. Узнав от мужа о желании Дурасова видеть в числе гостей Серафиму, Эмма Францевна состроила презрительную гримасу.

— Не понимаю мужчин, — пожала она плечами, — какой интерес к простой русской бабе? Она и держать себя в обществе, наверное, не умеет.

Мейер развел руками.

— Что поделаешь, воля хозяина.

— Может быть, и ты хочешь видеть ее у себя?

— Эмма, — Густав Адольфович укоризненно посмотрел на жену. — Что за мысли?

— Знаю вашего брата, — уже зло заговорила Эмма Францевна. — Все вы готовы бегать за хорошенькой юбкой.

— Эмма, — умоляюще произнес Мейер и молитвенно сложил руки на груди. — Право, я тут ни при чем. Желание Дурасова.

— Ну, хорошо. Пошлю за ней горничную…

Серафиме за зиму надоело общество болтливой попадьи, и она решила идти к Мейерам.

«И так сижу, как мышь в крупе, света белого не вижу, — оправдывала она себя, открывая сундук. Выбрала купленное еще в Симбирске модное платье ярко-салатного цвета. Туго затянутое в талии, она поддерживалось у бедер каркасом. Пышная рюшка, облегая шею, опускалась по груди до пояса. Серафима посмотрела в зеркало и довольная вышла на улицу.

В доме управителя веселье было в полном разгаре. Приказчики, мастера и конторские служащие успели выпить по несколько рюмок и Дурасова уже не стеснялись. В большой гостиной, куда вошла Серафима, было шумно. Петр Сергеевич сидел рядом с пухлой хозяйкой и рассказывал ей симбирские новости. Увидев Серафиму, Эмма Францевна завистливым взглядом окинула ее стройную фигуру.

Серафима остановилась на пороге, разыскивая глазами хозяев.

— А, Серафима Степановна! — подвыпивший Мейер поднялся на ноги. — Царица Юрюзани, — он направился через залу к ней. — Прошу! — сделав театральный жест, Густав Адольфович повел ее к столу.

Эмма Францевна метнула на супруга яростный взгляд и, состроив улыбку, обратилась к гостье.

— Запоздали немножко, — подавая рюмку, произнесла она учтиво.

— Да, провинилась, — принимая рюмку, ответила сдержанно Серафима.

— Знакомьтесь, — хозяйка кивнула головой в сторону заводчика. — Петр Сергеевич Дурасов.

Серафима слегка наклонила красивую голову и подала руку.

Новый хозяин завода с преувеличенной любезностью произнес:

— Очень рад вас видеть. Надеюсь, господа, — обратился он к изрядно выпившим гостям, — присутствие столь интересной женщины послужит, как бы это сказать, э-э, украшением нашего общества.

«Господа» осоловело смотрели в рот хозяина, ожидая, что он скажет дальше.

— Женщина, как сказал один поэт, — это нектар в бокале золотом и счастлив тот, кто не расплескал его. Выпьем, господа! — Из речи Дурасова присутствующие поняли лишь призыв к очередной выпивке и не заставили себя ждать.

Серафима улыбнулась и заняла место за столом. Сидевший напротив нее отец Василий икнул и, взявшись за бутылку, умильно погладил ее матовое стекло. Несмотря на угрожающее шипение своей супруги, он налил вина в стакан и, перекрестившись, залпом выпил.