Мейер презрительно поморщился.

— Пьяницы, — бросил он коротко Дурасову.

— Справедливо, барин, — не меняя насмешливого тона, продолжал тот же углежог. — Из худого кармана и грош валится.

Остальные углежоги переглянулись.

— Лодыри, — махнул на них рукой Мейер.

Никита поднялся с оглобли и, зло блеснув глазами на управляющего, пошел запрягать лошадей.

— Жалобы есть, ребята? — после короткого молчания спросил Сысоич углежогов.

— Одна у нас жалоба, да и та на свое брюхо: каждый день есть просит, а хлеба в обрез.

— А вы его покрепче кушаком подтяните, — заметил им небрежно Дурасов, продолжая разговаривать с Мейером.

— Барин, кушаки-то можно для другого дела припасти, пригодятся когда-нибудь, — хмуро ответил углежог. — Айда-те, ребята, поглядели на господ да на крапчатого кобеля и хватит. И тем будем сыты. На том, видно, свет стоит.

Углежоги угрюмо зашагали к лесу и скрылись за деревьями.

В рудничных ямах с утра до ночи слышались глухие удары кувалд, стук железных ломов и мерное шуршание решет, просеивающих измельченную руду. Вот, толкая перед собой тяжелую тачку по наклонной доске, выходит из ямы молодой рудокоп. Напрягая силы, он медленно идет с ней на пожог. На одном из поворотов тачка неожиданно дала крутой крен, и просеянная руда хлынула на землю. Рудокоп испуганно оглянулся. К нему не спеша, тяжелой походкой приближался Гурьян. Бывший каторжник изменился мало. Только сильнее обросло волосами плоское лицо и с еще большей злобой сверлили рысьи глаза. Держа за спиной плетку, он подошел к подростку, и показывая на тачку, хрипло спросил:

— Просыпал? Порки захотел? Собирай руду, — уже яростно выкрикнул он и устрашающе потряс плетью: — Ну!

Подросток опустился на колени и торопливо стал подбирать просыпанную руду. Резкий пинок в грудь опрокинул его навзничь, вскрикнув от боли, рудокоп затих. На руднике наступила зловещая тишина. Затем раздались одиночные звуки кирок, и глухие удары кувалд, разбивающих камень. В сырых от почвенной воды ямах, как и раньше, продолжали свой непосильный труд подростки и юноши. Над Шуйдой светило яркое солнце, освещая рудничные ямы и лежавшего возле одной из них рудокопа. Тут же валялась опрокинутая тачка. Недалеко от нее на ветке боярышника, охорашивая пестрые крылышки, сидела какая-то пичужка. Посмотрела темными бисеринками глаз на мальчика, жалобно пискнула и, напуганная стуком колес, стремительно взмыла в голубую высь.

По дороге к рудничной казарме, медленно поднимаясь в гору, один за другим двигались два тарантаса. Заметив их, Гурьян одернул рубаху, пригладил пятерней давно нечесанные волосы и поспешно направился навстречу. Из первого тарантаса, разминая затекшие от долгого сидения ноги, вышел Дурасов, за ним Мейер и, не подавая руки подошедшему Гурьяну, представил его хозяину.

— Горный надзиратель.

Сысоич ловко выпрыгнул из тарантаса и, как колобок, покатился между отвалов пустой породы к видневшимся невдалеке пожогам. Из рудничных ям показались рудокопы. Осмелев, они сбились в тесную кучу.

— Что за народ? — спросил Дурасов, показывая на ребят.

— Рудобои, — ответил Гурьян.

— Значит, рудокопы, так, так, — затакал Дурасов, не зная, о чем говорить с ними.

Толпа молчала, поглядывая исподлобья на хозяина.

Подталкивая друг друга локтями, ребята о чем-то пошептались и умолкли. Тягостное молчание прервал приход Сысоича. Старик был взволнован. Обходя рудничные ямы, он наткнулся на лежавшего подростка, который от сильного удара Гурьяна не мог подняться на ноги. Старик опустился возле него на колени и, приподняв его голову, спросил участливо:

— Кто это тебя?

— Надзиратель, — тяжело вздохнув, слабо произнес тот.

Сысоич увидел, как из-под ресниц подростка выкатилась крупная слеза и упала на рукав.

Старика охватил гнев.

«Аспид! Лютый зверь! — В Сысоиче, казалось, все клокотало. — Погоди, найду на тебя управу», — шагая обратно, думал он. Заметив молчаливо стоявшую толпу подростков, он подошел к ним вплотную.

— Так-то, ребятки, похоже, невесело вам живется?

— Какое там веселье, — ответил один из них. Осмелев, он продолжал: — Бани нет, вши заели, порют шибко.

Сысоич круто повернулся к управителю, хотел, видимо, сказать что-то резкое, но раздумал и вновь обратился к рудокопам:

— Еще какие жалобы?

— Домой на побывку не отпускают, — с упрямой решимостью заговорил тот же подросток, — с харчами плохо, а робить заставляют с утра до ночи. А ты не гляди на меня волком, — обратился он к Гурьяну. Голос юного рудокопа задрожал. — Я все сейчас господам выложу. — Кто Петруньку Кокорина до смерти запорол?! Ты. Кто Иванка Глазырина сегодня сапогом в грудь ударил? Ты. Он и сейчас лежит у тачки. Подняться на ноги не может.