До утра они тешились, лишь немного поспали. Вот уж и рассвет забрезжил, а это означало, что жить Ярославу оставалось считанные часы.

«Ни о чём я не жалею… — с блаженной улыбкой на лице думал парень, закрыв глаза и раскинувшись на кровати. — Дашенька была моей — теперь и умереть не страшно…»

А Дарья Сергеевна лежала рядом и в глубокой задумчивости смотрела на него. «Почему так? — спрашивала себя она. — Знал ведь заранее, что умрёт, а всё равно согласился… Это не те телки, которых я силой сгоняла для своих утех… Тут другое… Как же я с ним расстанусь?»

Ярослав, в конце концов, задремал, и она, накинув пеньюар, вышла на балкон. Солнце уже почти поднялось из-за горизонта. Летнее утро было восхитительным — воздух пронзительно свеж, а птичьи трели на удивление мелодичны. Дарья Сергеевна блаженно потянулась. Давно она не испытывала подобного умиротворения. «Пусть поживёт Ярослав-Ярославушка… — решила неожиданно для себя. — А там поглядим…»

В эту минуту бросила взгляд вниз и тут заметила в саду под балконом какую-то бабу. Пригляделась — это, похоже, была Лукерья, мать Ярослава, которая умудрилась сюда пробраться. Как она посмела? Кто дозволил?

— Барыня, матушка… — вдруг завыла баба. — Пожалейте моего Ярославушку… Христом Богом молю… Один у меня сыночек, моя кровиночка…

Выла она протяжно, страшно, припадая к траве и раскачиваясь из стороны в сторону. От благодушного настроения барыни не осталось и следа.

— Как ты смеешь, Лукерья?! — истошно закричала Дарья Сергеевна. — Вон!

Она вбежала в опочивальню и принялась что есть силы трясти звонок.

— Прошка! Степан! Авдотья! — звала прислугу.

Ничего не понимающий Ярослав тут же открыл глаза и одним прыжком вскочил с кровати.

— Что случилось, Дашенька? — подбежал он к барыне. — Тебя кто-то обидел, ненаглядная моя?

— Дашенька? Ненаглядная? — недобро засмеялась та, облив его презрительным взглядом. — Да как у тебя язык повернулся, мужик, хам? Какая я тебе Дашенька?

Побледневший Ярослав всё понял. Ночь любви закончилась, а вместе с ней и его жизнь.

— Звали, барыня? — на пороге уже толпилась заспанная прислуга, успевшая натянуть кое-что из одежды.

Им было не впервой наблюдать барский гнев.

— Никифора позови! — приказала она одному из мужиков. — А этого, — не глядя кивнула в сторону Ярослава, — заприте пока в подвале. Лукерью, что под окнами — на конюшню и пороть нещадно!

— Слушаемся, барыня, — в пояс поклонились испуганные мужики.

— Кто её пустил? Кто дозволил? — прогремела Дарья Сергеевна. — Всех запорю!

— Дарья Сергеевна, пожалейте Лукерью, прошу… — взмолился Ярослав. — Это она из-за меня…

— Ты мне ещё указывать будешь? — побелела от гнева барыня. — Взять его!

Мужики тут же скрутили Ярослава, который едва ухитрился надеть штаны.

— Рубашку можно? — сдавленно спросил он.

— Она тебе больше не понадобится! — зло засмеялась барыня. — А теперь все пошли вон!

Прислуга поспешно ретировалась, дабы не вызвать новой вспышки гнева хозяйки. Ярослава мужики, как и было велено, потащили в подвал. Мимо них прошёл Никифор, который сразу смекнул, в чём дело. «Не пощадила парня барыня… — с грустью подумал он. — А жаль. Другого такого покладистого, сметливого да проворного уже не будет».

— Где тебя носит, Никифор? — раздражённо набросилась на него Дарья Сергеевна, когда приказчик показался на пороге.

То, что ещё было раннее утро, для неё не имело значения. Раз ей надо, значит, все должны в нужный момент оказаться под рукой.

— Вот он я, барыня, — поклонился Никифор. — Чего изволите?

— Готовь показательную порку, — приказала она. — Сгони дворовых, ну и крестьян из ближайшей деревни… Чтобы явились все — слышишь все! — вплоть до стариков и малых детей! Скажешь, что порют за неповиновение барской воле — ну, сам что-нибудь придумай, не впервой… И пригрози, что, мол, каждого ждёт такая участь, кто ослушается… Пороть плетью, до конца, пока дышать не перестанет!

У Никифора, ко всему привычного, холодок пробежал по спине. В их барыне как будто было что-то сатанинское — иначе чем объяснить такую жестокость? Ладно бы мужик, ещё можно понять, а бабье сердце ведь по природе мягче… Мужа бы ей настоящего, детишек — вдруг перебесится?

— Ты что, Никифор, оглох? — топнула ногой Дарья Сергеевна. — Я тебе говорю!

— Слушаюсь, барыня, — снова поклонился приказчик. — А кого пороть-то?

У него была ещё слабая надежда, что предстоящая экзекуция касается не его любимца.