— Зато я ей доверяю, а это главное. И в любом случае это я виновата. Это я попросила ее не говорить… не хотела тебя беспокоить. Вся эта история не стоит выеденного яйца. Она остается на работе.

— Нет.

— Да.

Он качает головой.

— Послушай, мне жаль, но все решено: Как бы там ни было — уже все решено.

Дома его ждет новая драма, на этот раз более обыденная, хотя и связанная со смертью. Рыбки Кирана, Пика и Чу, оказываются дохлыми: обе плавают в аквариуме кверху брюшками. Учитывая плачевное состояние самого аквариума, где и гротики, и всякая игрушечная фауна, и ржавый затонувший корабль с сокровищами покрылись угольно-черным слоем зловещего ворсистого налета, Кевин не особенно удивлен.

Прокрутив в голове разные варианты подготовительных фраз, в конце концов решает действовать напрямую и зовет:

— Киран, иди сюда, сынок!

Киран, самый послушный из его детей, вприпрыжку влетает в комнату в красных спортивных брючках и футболке с надписью «Йа иду искать» — эта грамматическая ошибка каждый раз заново раздражает его отца. Эти футболки вообще кто-нибудь проверяет перед отправкой из Китая? Или нарочно так пишут, оригинальности ради? Еще круче — современный мир, кажется, из кожи лезет, чтобы показать ему, Кевину, как он отстал от жизни.

— Я должен тебе кое-что сказать. — Как и все дети Гогарти, но не их родители (у них в семье давно прижилась шутка о тайном романе Грейс с молочником), Киран — голубоглазый, с длинными телячьими ресницами.

— Пика и Чу умерли.

Киран начинает плакать сразу же, так быстро, что это кажется неправдоподобным — как будто Кевин нажал кнопку с надписью «горе». Узкие плечики поникают, слезы текут по лицу ручьем.

— Мне очень жаль, — говорит Кевин. Он крепко обнимает своего мальчика, и, к его удивлению, у него самого в горле застревает твердый комок. Он сглатывает. Его все это тоже выбило из колеи.

Кевин уже поклялся самому себе никогда больше не звонить и не писать Роуз Берд, и с тех пор не писал. Нет, он не такой, это все чепуха, и с этим покончено. Да и было-то всего несколько несчастных поцелуев (пусть и весьма эротичных, полных страсти и предвкушения). И все же — этих поцелуев не должно было быть, и есть еще более серьезные границы, которые нельзя переступать — и он не переступит. (Тем не менее через два часа он будет чувствовать себя раздавленным и выпотрошенным, когда получит от нее сообщение: «Может, встретимся? Я буду милой, обещаю», и заставит себя молча удалить его — и еще одно, и еще.)

Кевин гладит Кирана по спине и бормочет слова утешения. Как сын женщины, которая никогда не относилась серьезно к его душевным страданиям (скажет расстроенному сыну: «Все пройдет!», похлопает по попе — и гуляй), Кевин старается помнить, что в таких делах нельзя торопиться.

— Знаешь, — говорит он, — мне кажется, Пика и Чу прожили довольно счастливую жизнь, насколько я могу судить. Веселились до упада, я бы сказал, хотя умом и не отличались. Помнишь, они все время плавали кругами — только поплавают и тут же забывают, и уже опять один другому кричит: «Слышь, чувак, у меня идея! Давай поплаваем кругами!»

— Папа! — укоризненно говорит Киран, улыбаясь сквозь слезы.

— Дурилки, что с них взять! Нет, но главное — они всегда были вместе. Это же хорошо, когда у тебя есть друг. А потом приходил ты и делал их мир еще лучше — им ведь для этого много не надо, достаточно бросить горсть вонючего корма в аквариум. Они жили счастливо, — говорит Кевин и, не подумав, ляпает: — И умерли в один день.

Он тут же морщится, но сын словно бы не замечает его оплошности.

Киран отрывает голову от груди Кевина и спрашивает:

— Ты правда так думаешь?

— Правда.

— Они уже никогда не оживут.

— Нет, — говорит Кевин и, помолчав, добавляет: — Но они будут вместе на небесах.

Ему немножко неловко: он ведь сам уже много лет не верит ни в рай, ни в религию, ни в Бога, ни во что такое, но родительский долг вынуждает его рассказывать все эти небылицы.

— Привет, мама, — говорит Киран.

Кевин не слышал, как она вошла, но вот она, его жена — идет к ним, даже не сняв пальто.

— Что случилось? — спрашивает она, подходя к Кирану.

Кевин показывает глазами на аквариум, где плавают две рыбьи тушки.

— О нет. Как жаль. Бедняжка.

Киран забирается матери на руки, и она медленно качает его. Кевин находит эту картину чрезвычайно трогательной. Он испытывает сильное искушение выложить ей все, ведь он всегда ей обо всем рассказывал, только благодаря этому события становились по-настоящему реальными. Если бы он только мог рассказать Грейс о Роуз!

Киран садится.

— Можно мы их в саду похороним?

— Думаю, лучше похоронить их в море, — говорит Кевин. — Вернем их домой. Может, ты хочешь, чтобы мама сказала несколько прощальных слов?