Степенней и спокойнее становился говор, спадало напряжение в человеческих взаимоотношениях, - вот оно все, выращенное, перед твоими глазами, исчезла тревога о завтрашнем дне, есть хлеб, а у некоторых кое-что и к хлебу; теперь бы дал бог пережить зиму, а там... А там - снова всех закрутит водоворот жизни, долгой и медлительной, оттого, что каждый день - как год - полон заботами своими и трудами...

София и Яринка приехали с поля уже ночью. Копали кормовой картофель.

Оглушенная усталостью, девушка сидела на мешках с опущенными вниз руками, сонная и кроткая от чувства выполненного долга.

София чмокала на коней, широко держа вожжи, озабоченная и сердитая. С тех пор как Степан оказался в больнице, наступила для нее беспросветная каторга. Казалось, живого местечка на теле не было - день и ночь не вылезала из тяжелой мужской работы. Можно было бы позвать на помощь деверей, да не хотела поступиться своей гордостью - что один, что другой, прищурив глаз от табачного дыма, скрипуче протянет: "Хе-хе... муженек у тебя есть... работничек... а говорили ж тебе... не имей дела с приблудой... не послушалась... вот так..."

Нет, не пойдет София к ним. Сама ведь отрекалась от их рода, к тому же и бабку Секлету "миропомазала" дегтем...

Оттого, что Степан отсутствовал, казался он сейчас ей далеким и бестелесным, как покойник. А оттого, что хлебнула беды без него, лишалась частицы власти над ним, то и мужа в нем не видела, а лишь дополнительные хлопоты.

При первом свидании со Степаном в госпитале едва чувств не лишилась от отчаяния - осунувшийся, пожелтевший, сам на себя не похожий. На грудь бы ему упала, забилась бы в плаче, но помнила предупреждение врача - у него левое легкое прострелено. Стала на колени, руку мужа к лицу прижала, гладила ее, орошала слезами.

– Ну, как ты, как?

Степан неопределенно, словно виновато улыбался.

– Да так... не впервой! Долбали меня, долбали... Но, видишь, живой...

– Ой, и надо же было тебе!..
– сокрушенно качала головой.
– Пускай бы уж большевики...
– зашептала, заговорщически поводя глазами по палате. Их же власть... А ты - хозяин... Оставил меня одну... а люди смеются... навоевался, мол... За что боролся, говорят, на то и напоролся...

– Какие это люди?
– процедил сквозь зубы Степан, помрачнев.
– Говори?

– Ну, наши, сельские... Тилимон Карпович Прищепа, к примеру. И еще...

– Вот оно что! Насмехаются, значит, куркули?! Ну ничего, отольются кошке мышкины слезы!..

– А ты не гневись... Правду говорю... Вон Ригор да Сашко Безуглый не полезли на ружья, чтобы их подстрелили... Поглупее - тебя - нашли...

– Замолчи! И чтоб больше не грызла меня, слышишь?!

София обиженно поджала губы.

– Комиссары тебе дороже родной жинки!
– сказала совсем тихо, но с заметной злостью.

Заложив руки под голову, Степан долго молчал.

– Поезжай лучше домой, - сказал, глядя в потолок.
– Можешь не приезжать...
– Искоса взглянув на жену, увидел, как покраснела она от обиды и стыда. Добавил мягче: - Кормят здесь неплохо...

Посидев еще немного для порядка, София торопливо достала из корзины передачу, встала у кровати, помолчала.

– Ну так я уж... Поправляйся... как бог даст...
– И опустила глаза.

Он кивнул:

– Поезжай...

Дома Яринка спрашивала:

– Как, мама, дядька Степан скоро вернутся?

– А ты соскучилась?
– с неприязнью буркнула София.

Яринке в ее голосе почудилось что-то недоброе. Она нахмурилась:

– Не я их в хату приводила!..

София смолчала. Только погодя стала оправдываться:

– Хлопот, хлопот-то сколько... Да и ему, сказать по чести, не сладко, но и я его туда не посылала.

– Вы и батю на войну не посылали!

София смягчилась:

– А и верно... Да только... Ох, грехи наши тяжкие!..

В следующее воскресенье София наполнила кошелку гостинцами и пошла с Яринкой к учительнице Евфросинии Петровне. Та должна была ехать в город поездом.

– Ой, Просина Петровна, возьмите с собою и девку мою. Пускай завезет передачу. Да присмотрите, пожалуйста, чтоб не затерялась...

– Н-ну!..
– засмеялась учительница.
– Затеряется!.. Сразу же найдут... Такую никто не оставит... Сразу - фуррр!
– и под венец...

– Что верно, то верно!
– с гордостью затрясла головой София. И, прищурившись, зашептала на ухо учительнице: - Ой, она еще дитя, ну сущее дитя!.. Вовсе и не ведает, что к чему.
– Вытерев уголки губ большим и указательным пальцами, гордо засмеялась: - Ну, ничегошеньки!..