Потом уже всё расскажу. Если будет повод. Нельзя Юру всё время втягивать в мои разборки.

Кирюша ворочается, сползает на подушку. Я укрываю его одеялом, медленно вставая. Сын не просыпается.

Решаю уйти в детскую, чтобы не потревожить его. Сна ни в одном глазу, только безграничная усталость.

В темноте шагаю на кухню, держась ладонью за стену, чтобы не споткнутся. Крик вибрирует в горле, когда я вижу фигуру в темноте.

— Твою… Савва! — ругаюсь практически беззвучно, чтобы не разбудить сына. — Ты… Ты ушёл ведь.

— Уходил, а потом заметил шарики и прочее… У него сегодня день рождения? Два года.

Я не отвечаю, ведь и не нужно. Савва всё прекрасно понимает. Его подсчёты сходятся. Врать больше нет смысла.

— Два года, — повторяет Савва. — И ты…

— Что? Давай, обвини меня, что я за два года не рассказала тебе о сыне. Добавь ещё лицемерия.

— Я не… Я всё ещё пытаюсь это осознать, Мара. Это кажется нереальным.

— Вот пусть таким и остаётся. Савва, я тебя прошу. По-человечески. Просто оставь нас в покое. Мы прекрасно жили без тебя. У Кирюши… У него уже есть папа, а у меня — муж. Найди себе другого, кого можно терзать. Или действительно заведи себе любовницу. И пусть у тебя будет десяток детей.

Я знаю, что это глупые предложения. Дубинин явно не поведётся и не оставит в покое. Но…

Я ничего не могу тут сделать. И это меня убивает. Нужно хоть притвориться, что контроль в моих руках.

— Не получится.

Я усмехаюсь на ответ Саввы. Ожидаемо. Отворачиваюсь от него, кажется, что даже в темноте мужчина меня видит идеально.

Упираюсь ладонями в кухонную тумбу, медленно дышу. И задыхаюсь, когда на талии оказываются мужские ладони.

Через тело проходит разряд, бьёт разрядом прямо в амигдалу. Заставляет страх вырабатываться в теле, концентрироваться в груди.

— Пусти, — шиплю. — Савва, не трогай меня.

Вряд ли он что-то сделает со мной. Вряд ли причинит вред, но… Страх это бессознательное состояние, оно не поддаётся разумным объяснениям.

Но Савва лишь сильнее прижимается. Обхватывает руками под грудью, крепко обнимая. Упирается лбом в мой затылок, рвано дышит.

— Прости меня, Мара, — хрипит, с трудом из себя слова выдавливает. — Прости. Прости меня. Это… Черт, как же это всё неправильно.

— Именно. Неправильно. Поэтому отпусти и уходи…

— Я никуда не уйду. Если Кирюша мой сын…

— Не твой. Ты это хочешь услышать? Зачем тебе постоянные сомнения? Верь дальше в то, что я изменяла весь наш брак…

— Я не могу иметь детей.

Это сказано тихо, не громче сквозняка. Я даже не сразу разбираю сказанное, а после — окончательно застываю.

Вздрагиваю от тёплого дыхания Саввы на моём затылке, но больше не двигаюсь. Понять пытаюсь.

— Что? — переспрашиваю, прокашливаясь.

— Я бесплоден, Мара, — произносит с трудом. — Я не могу… Это причина, по которой я сомневаюсь. Потому что результатам врачей я доверяю. Но твоя реакция… Твои слова… Это наталкивает на другое, понимаешь? Впервые я не могу что-то точно решить. Мне нужны доказательства.

— Ложь не засчитана. Мы сдавали миллион анализов, Дубинин.

— Да.

— И ты говорил, что всё нормально. И врач…

— Я попросил молчать. Пока проходил дополнительные обследования. Чтобы не на первом анализе крест ставит. Проходил полное обследование. Ты не знала. И оно показало бесплодие. Оно… Черт.

Савва продолжает ругаться, сокрушаться, а я… Это должно меня убедить, успокоить? Он думал, что ребёнок не его и можно избавиться от меня?

Это служит оправданием?

Да ни разу!

Это делает ситуацию лишь хуже. Потому что вместо того, чтобы озвучить проблему — Савва на меня сбросил ответственность.

— Это не оправдание, — нахожу в себе силы, чтобы произнести это вслух. — Ты не узнал у меня ничего. Ты просто решил меня уничтожить и растоптать. Из-за своих тайн. А теперь хочешь переиграть всё? Так не получится, Дубинин.

— Получится, — произносит жёстко, совладав с эмоциями. — Если Кирилл мой сын… Я хочу участвовать в его жизни. Хочу, чтобы он меня отцом называл. Я… Он мой единственный ребёнок. Сейчас и в будущем. Я не позволю просто так… У нас два варианта, Мара. Либо мы между собой всё решаем. Либо через суд. Но тогда я сделаю всё, чтобы решение суда было как можно благосклоннее ко мне.

Я сжимаю зубы. Дрожь проходит сквозь тело. Затылок покалывает, а ногти впиваются в ладони. Думаю, как бы побольнее стукнуть Дубинина так, чтобы сын не проснулся.

— Ты-ты-ты, — шиплю с трудом. — Ты решил. Ты узнал. Ты хочешь… Всё вокруг тебя крутится!

— А разве ты не так же говоришь? Оставь нас в покое, — передразнивает хрипло. — Но ведь о себе говоришь.

Возможно. В моих мыслях — тоже много «Я». Но они не просто так взялись. А на основе поступков Саввы.

Не пустые обвинения.