Он выследил её в ночи, изрядно прозябнув в сенях, подглядывая через щель за улицей, чего раньше никогда не делал. Луна только пошла на убыль. Было светло и морозно. Когда Линда-Ворона выбралась по своему обычаю посидеть на воротах и посмотреть на небо, Малисон был тут как тут. Он выскользнул через калитку на задворки, обошёл через проулок и пошагал по Выборгской улице, как будто домой шёл.

— Доброй ночи, Линда, — приветствовал он. — Я тоже погулять вышел.

Линда улыбнулась ему и опять задрала голову.

— Звёзды…

Изо рта её взвился парок.

На чистом небосводе необычайно густо сверкали россыпи божьих искр, поди знай все эти узоры.

«Старина Бент, — позавидовал Малисон. — Ох, ловкач!»

Они застыли напротив друг друга и любовались на звёзды, пока купец не улучил момент.

— Ута? — мягким вкрадчивым голосом спросил он как бы невзначай. — Ты знала дочку Тилля?

Линду как будто ладонью по лицу хлопнули. Она отшатнулась, спрыгнула с ворот, потонула по колена в снегу.

— Ута тоже гуляла с Тойво?

Линда схватилась за щёки и залепетала невнятицу.

— Да, ты — ворона, — подтвердил купец и спросил, стараясь говорить кратко: — А Ута? Она что? С Тойво?

— Тойво не был, — пробормотала Линда-Ворона. — Тойво не мог.

— Почему не мог? — негромко спросил он в тон несчастной йомфру.

Линда посмотрела на него. В сереньких прозрачных глазках появились проблески разума.

— Ута водилась с молодым кучером из усадьбы герр Стена, — объяснила она необычайно внятно, словно успокаивая себя. — Что ей мой Тойво?

Вёз Петрович. Сани с молодою башкиркою резво гнали на остров Бъеркенхольм. Клаус Хайнц морозил нос, сожалея, что никак на ходу не разжечь трубочку, однако находил много хорошего в огромных ботфортах, набитых сеном, — ноги в них совершенно не мёрзли. Накрытые овчиною полостью, они сидели с юстиц-бургомистром и не бедствовали — уши согревал напудренный шерстяной парик.

— Не говори, Унехт, ничего, — как камни выпадали приказания изо рта Грюббе. — Я буду сам с ним или с ними со всеми разговаривать. Ты будешь говорить, когда я разрешу.

— Да, Калле.

— Мы не будем ничего отрицать, — продолжил юстиц-бургомистр. — Если что, мы сами расскажем.

Клаус Хайнц торопливо кивнул.

— Если я прикажу, стреляй первым.

— Да, Калле, — Клаус Хайнц вздрогнул, но не от холода. — А потом? В усадьбе два драгуна.

— У нас полно оружия, — пробурчал юстиц-бургомистр и заверил: — Мы здесь с тобой — Закон.

— Это пока в нас не начали стрелять, — робко возразил Хайнц. — За ними стоит вся конница Ниеншанца и, скорее всего, весь гарнизон.

— Не ной! — отрезал Карл-Фридер Грюббе. — Мы здесь власть.

— Но ведь они — королевские, а мы даже не в пределах Ниена…

— Ты можешь не ныть? — спросил Грюббе. — Мы вернёмся в город раньше, чем кавалерия прискачет на мызу.

— А потом?

— Отсидимся в ратуше. Договоримся с подполковником Киннемондом, что наше дело решит генерал-губернатор. Это если дойдёт до стрельбы. Но мы обойдёмся без применения оружия, — заверил юстиц-бургомистр. — Мы едем поговорить. С глазу на глаз вообще-то. Постараемся не ставить в известность фру Анну Елизавету, если такое получится.

— Дворня ей сразу скажет, будь уверен, Калле. В усадьбе тихо и скучно. Фру и сама нас первой заметит. Как бы не пришлось объясняться пред нею.

— Объясним. Мы ведём убийство, цепь убийств, и ничьи показания лишними не будут. Ты уже обедал у неё с Сёдерблумом, а теперь приедешь со мной. Отобедаем, если пригласят. Но с управляющим — наш разговор.

— Кем бы он ни был, — мотнул морозною своею мордою Клаус Хайнц.

С реки конёк бодро втащил сани на мыс. Снега нападало много, полозья вязли, но молодая башкирская кобылка, отбывающая в Ниене первую зиму и оттого не загрустившая, взрыла копытами белую целину и вынесла к дороге. Многочисленные ноги, копыта и разной ширины полозья оставили на ней глубокий след. Дорогой пользовались. Поместье жило полной жизнью.

В конце белого поля темнела подъездная аллея и стены мызы с людскими и службами. Заметённые снегом крыши на фоне полей терялись, и дома выглядели как разбросанные по сугробам великанские короба. Только медный флюгер в виде кораблика со стрелой ярко сиял в небе. Издалека он казался большой путеводной звездой и, наверное, был отмечен в голландской лоции.

— Они действительно не знают? — Клаус Хайнц принялся растирать щёки. — Не верю. Они годами сидят взаперти и смотрят друг на друга. Должны знать.