— Мама готовит чили, — напевает Джульетта, возвращаясь к кухонному острову, где разложена домашняя работа.

Каждый раз, когда она чему-то радуется, у меня теплеет в груди. То, что у нее теперь есть любимое блюдо, — огромная перемена по сравнению с тем временем, когда она только начала жить здесь. Ее забрали в таком юном возрасте, что она ничего не знала о собственном вкусе. Все, что она знала, — это выживание.

Мама отворачивается от плиты и крепко обнимает меня. За последние пару недель она похудела и обзавелась мешками под глазами, а ее улыбка сменилась постоянным хмурым отчаянием. Она намного меньше меня, и я могу положить свою голову на ее, когда она зарывается в мою грудь.

— Крис.

Я едва слышу ее прерывистый голос.

— Привет, мам, — бормочу я ей в волосы. — Как ты себя чувствуешь?

Качая головой, она отказывается отвечать. Она не хочет говорить мне, что едва держится на ногах, но и не хочет лгать.

— Я получила тройку по математике!

Джульетта кричит мне из-за спины, словно объявляя о лучшей оценке в жизни.

Моя мама тихонько смеется, а потом снова поворачивается к плите. Мы выросли с таким достатком, что у нас есть прислуга по дому. Но мама всегда настаивала на том, что если папа и она не в разъездах, то мы всей семьей едим ее домашнюю еду.

Я беру несколько чипсов из открытого пакета на кухонной стойке и сажусь напротив Джульетты.

— Простите, а мы должны это праздновать? — говорю я насмешливо.

— Эй! Это лучше, чем три с минусом. Я исправляюсь.

Я расправляю плечи и задираю подбородок вверх. — Я почти стал валедикторианцем. Мы даже не соревнуемся в одной категории.

— Почти — это ключевое слово.

Она хихикает про себя, а я бросаю в нее чипсом.

— Мама! Крис ведет себя как ребенок.

Когда я высунул язык, она разразилась своим странным, жутким смехом, а затем швырнула в меня чипсом.

Пока мы едим, моя мама не очень разговорчива, но как только Джульетта поднимается наверх, чтобы приготовиться ко сну, она спрашивает то, что давно хотела.

— Как Меган?

Ее глаза сосредоточены на тарелках, которые она ополаскивает и передает мне, когда я кладу их в посудомоечную машину.

Я вздыхаю, провожу рукой по напряженной шее и взъерошиваю волосы на затылке.

— Как папа?

Я отвечаю, а затем беру следующую тарелку.

Ее голос затихает, когда она пытается ответить. — Он все еще подключен к аппарату искусственного дыхания, но состояние стабильное.

— Значит, с Меган все отлично. Прекрасно.

— Но она не прекрасна, — шепчет мама. — Она ужасна для тебя. Я знаю.

Я убираю последнюю тарелку и поворачиваюсь к ней. Положив руки ей на щеки, я заставляю ее поднять на меня глаза.

— Пока папа в порядке, я в порядке. Я обещаю тебе.

Она опускает взгляд, и ее глаза полны слез, когда она снова поднимает голову. Она такая бледная. Призрак, попавший к нам, смертным. В глубине души она страдает.

— Я видела, что она сделала, Крис. На прошлой неделе, когда ты пришел на ужин. Она дала тебе пощечину, когда ты сидел в машине перед тем, как войти. То, что она сделала, это… это жестоко.

Я закатываю глаза и отпускаю ее, чтобы она не почувствовала, как холодеют мои руки, когда я говорю о женщине, с которой я застрял.

— Жестоко? Мам, ты меня видела? Я в два раза больше ее. Неужели ты думаешь, что меня волнует маленькая пощечина? Я едва ее почувствовал.

— Это принцип.

Ее голос повышается, брови сходятся над нашими общими глазами. Не совсем карие, не совсем лесные, а идеальный янтарь.

Твои глаза цвета виски пьянят меня. Так говорила Элла.

Я поворачиваюсь, заканчивая убирать со стола. — Я пришел сюда не за советом по поводу отношений. Пожалуйста.

— Два человека, которые любят друг друга, не должны бить друг друга. Это неправильно, Крис.

Я фыркаю, но держусь к ней спиной. — Мы не любим друг друга. У нее есть трофей, а мой отец остался жив. Я думаю, что я выиграл, правда.

Ее рука обхватывает мой бицепс, заставляя меня повернуться.

— Пожалуйста. Оставь ее. Я не могу так жить. Я едва держусь на ногах, когда твой отец в таком состоянии. Я не могу смириться с тем, что мой сын находится в жестоких отношениях.

Сделав паузу, я смотрю на ее пустые глаза и седеющие волосы. Я раздражен, но злиться на нее бесполезно.

— Послушай, — вздыхаю я. — Я делаю то, что говорит Меган, и папе не становится хуже. Это не такая уж плохая сделка. Она не может причинить мне вреда. Она чертовски раздражает, и большую часть времени мне хочется разбить ее голову о стену, но это временно. К завтрашнему вечеру я стану полноправным членом Круга, и ее власть над нами уменьшится.

— И тогда ты застрянешь с ней на всю жизнь. Неужели ты думаешь, что я не знаю, как работает Круг?

Я качаю головой. — Я не буду с ней всю жизнь. Просто будь терпелива и доверься мне.