Застыв возле входной двери, я мысленно повторяю изложенные Ореном правила. Сейчас день, так что мне разрешено выходить из дома. Я останусь перед поместьем и не стану заходить за него. Все это не противоречит желанию хозяина, поэтому проблем не возникнет. Я медленно оглядываюсь через плечо. Возможно, на улице я буду еще в большей безопасности, чем здесь.

Утро бодрит и освежает. Даже здесь, у подножия гор, воздух ощущается более легким и прохладным. До меня доносится аромат растущих в густом лесу за моей спиной сосен. Молодые саженцы на территории поместья выглядят хилыми по сравнению со своими величественными предками.

Движимая любопытством, я огибаю здание по тропинке, которая ответвляется от подъездной дорожки, и выхожу к каретному сараю и конюшням. Лошади стоят в стойлах, карета тоже на месте. Похоже, ни Орен, ни лорд Фенвуд не уехали в город.

Вознамерившись идти к лошадям, я почти тут же замираю на месте. Лучше не стоит, они лишь будут напоминать мне о Дымке, а эта рана еще слишком свежа. Так что я разворачиваюсь и шагаю обратно по подъездной дорожке к главным воротам. Они закрыты, и на гравии нет никаких следов того, что каретой сегодня кто-то пользовался. Впрочем, я не могу утверждать наверняка. Из меня тот еще следопыт – в противном случае моей семье не приходилось бы голодать.

Немного осмелев, я следую вдоль стены, огибая кусты и заросли ежевики. В прочных рабочих ботинках ступаю довольно уверенно и вскоре выхожу на поляну, лежащую между стеной и поместьем, в стороне от подъездной дорожки. Лучи солнечного света пронзают редеющий полог листвы над головой. В преддверии зимы деревья уже сбрасывают листья, и они устилают землю красно-оранжевым ковром. В центре поляны стоит крупный пень. Должно быть, здесь когда-то росло старое дерево, но его давным-давно срубили, не позволив слишком далеко вторгнуться в земли, которым могло бы найтись другое применение.

Я сажусь и, закинув лодыжку на другую ногу, пристраиваю лютню на коленях. Сжимая гриф в одной руке, другой легонько перебираю струны. Она звучит несколько не в тон. Вполне понятно, ведь я в последний раз играла несколько недель назад. Немного подтянув струны, я вновь начинаю бренчать, потом еще раз и еще, и в конце концов остаюсь довольна.

Зацепив струну кончиком пальца, я извлекаю единственную ноту, которая повисает в воздухе. А после начинаю напевать, подстраивая высоту своего голоса под резонирующий звук в корпусе лютни. Добившись гармонии, я замолкаю и делаю вдох. А дальше пальцы сами начинают танцевать по струнам.

Трень-трень-трень-брень. Я играю вступление, все быстрее перебирая струны, потом внезапно останавливаюсь. И снова беру первую ноту. А со второй начинаю петь.

Я делаю короткий проигрыш, в такт музыке покачиваясь вместе с деревьями и легким ветерком. Лишь они одни радостно внимают моей игре. Перебирая струны, я дохожу до припева.

Я закрываю глаза. Теперь музыка не только окружает меня, но и наполняет изнутри. Лес погружается в тишину, словно прислушиваясь к моей игре. Наконец-то, впервые за много лет, у меня есть место, где можно играть и петь.

Я перемещаю пальцы на грифе и начинаю следующий куплет. Теперь созвучные ноты ткут полотно мелодии.

– А вы полны сюрпризов.

Этот голос я слышала всего однажды и все же узнала бы его где угодно. Он резонирует сильнее, чем басовая струна. И ощущается насыщеннее темного шоколада. Я потрясенно вздрагиваю и инстинктивно бросаю взгляд через плечо.

– Не смотрите, – напоминает он.

Я вновь быстро поворачиваю голову вперед.

– Я ничего не видела. Вернее, опять только ваше плечо. – На этот раз он прячется за деревом.

– Такое чувство, что у вас какая-то особая тяга к моим плечам.

Тихо фыркнув от смеха, я принимаю предложенную игру.

– Ну, насколько я могу судить, у вас довольно привлекательные плечи.

Теперь уже смеется он, и этот звук поражает яркостью солнечного света и пленяет роскошью бархата. Усилием воли я заставляю себя оставаться неподвижной, с трудом удерживаясь от инстинктивного желания подобрать для его смеха созвучную мелодию. С лютней в руках я бываю очень надоедливой.