Морозко наклонил голову набок, словно бы что-то обдумывая:

– Так это ты тот мастер игрушек, о котором все вокруг говорят? С музыкальными шкатулками?

– Ты о них слышал?

– Одна девушка, с которой я спал, подарила мне такую. Она играла милейшую мелодию, пока мы всю ночь ублажали друг друга. – Не сводя с нее хищного взгляда, он расплылся в медленной, но такой коварной улыбке.

– Тьфу! – Она помахала рукой в воздухе. – Мне твои любовные похождения совершенно не интересны.

– Завидуешь? – проворковал он.

– Да я бы лучше овцу поцеловала. – И она с готовностью даже осталась бы девственницей до самой смерти, но ему не нужно было знать о ее неопытности, а то он бы и вовсе прохода ей не дал.

– Да что ты? – Морозко пододвинулся ближе, и она гордо не стала отшатываться. – У тебя такая красивая шея, – прошептал он ей на ухо.

Она закатила глаза:

– Это так ты девушек в постель затаскиваешь? Отвешивая комплименты их красивым шеям?

– А, так тебе нужна поэзия. – Он провел теплым пальцем по изгибу ее шеи. По позвоночнику пробежала приятная дрожь. Она бы даже рискнула сказать, что ей понравилось. – Такая гладкая и мягкая на ощупь. Я мог бы провести по ней языком, узнать, какая ты на вкус.

Ее ресницы дрогнули, и она поднялась на ноги, скрестив руки на груди. А он лишь хмыкнул, смеясь над собственной игрой соблазнения. За- раза.

– Просто оставь меня в покое, пока не решишь, что мое время вышло. Мне начинают надоедать твои игры. В них нет ничего веселого. Одна жестокость. – Внутри снова поднялось неприятное ощущение, словно кровь вскипала в ее венах, как ранее было днем. Комната поплыла перед глазами, и ей срочно понадобилось подышать свежим воздухом – и одновременно убраться подальше от него.

Его лицо осталось непроницаемым, и он ничего не сказал, когда она отвернулась, чтобы выйти на балкон.

Ветерок овеял ее кожу, и она вцепилась пальцами в поручень. Несмотря на мороз, ее тело словно горело изнутри. И чем дольше она там стояла, тем слабее чувствовала себя. Словно ей нужно было прилечь. Отойдя от перил, чтобы вернуться в комнату, она пошатнулась. Мир стал терять четкость, колени подкосились, и она рухнула на пол.

Дверь распахнулась, и Морозко оказался рядом, поднимая ее на руки. У нее не было сил даже вырываться.

– И что ты делаешь? – рыкнул он. – Жить надоело?

– Я упала. Подумала, какой хороший день, чтобы поздороваться с полом, не правда ли? – прохрипела она.

– Тебе плохо, да?

Совсем дурак? Ну конечно же, ей было плохо.

– Это все твоя кровь.

Он нахмурился:

– У тебя уже должны были пройти все симптомы.

– Ну не знаю, видимо, волнами накатывает, – сказала она, задержавшись в его руках. – Пусти меня. Я могу стоять.

Морозко опустил ее на ноги, и, как только его пальцы отпустили ее талию, она врезалась лицом в его грудь. В ту же секунду он снова подхватил ее на руки и прижал к своей груди.

– Отпусти! – прошипела она, несмотря на разлившуюся по телу усталость.

– Чтобы ты опять упала? – скептически поджал губы он.

Остаток его ворчания Эйра уже не услышала, потому что ее веки опустились и вокруг наступила тишина.

Следующие девять дней Эйра провела, то приходя в себя, то снова теряя сознание. Ульва приходила и омывала ее, как могла, и король часто сидел у ее кровати, задумчиво рассматривая ее, словно сложный пазл. Вот и на этот раз Ульва только-только ушла, пока что отказавшись отпускать ее в ванную.

Эйре было плевать. Неважно, болела она или нет, она уже много лет мылась сама – ведь давно не ребенок. Поднявшись с кровати, она, спотыкаясь, прошла в ванную комнату и даже не упала на пол. Прогресс.

Включив воду, она наполнила ванну, стаскивая с себя пропитанную потом ночнушку. Ульва каждую ночь помогала ей переодеться, так что, к счастью, она не лежала все это время в одной и той же одежде.

Но от нее все равно несло вонью, как от конюшни.

Пошатнувшись, Эйра шагнула в теплую воду и опустилась в нее. Взяв кусок мыла, она провела им по телу и волосам.

– Отлично, Эйра. То, что надо, – прошептала она себе, откидываясь на край ванны, чтобы отдохнуть, прежде чем отправляться в обратный путь до кровати.

Со скоростью ударившей в землю молнии на нее снова накатила волна неведомой болезни. Грудь сдавило, дыхание стало затрудненным. Это все Морозко был виноват. Он с ней это сотворил, и она даже не знала, почему его кровь столько времени отказывалась убираться прочь из ее тела. Как мерзкое насекомое, которое никак не прогнать. А если она никогда не уйдет?