На этом удочерение закончилось, Кислицын понял, что японцам нужно иметь у него своего агента, и смирился, возненавидев «дочь». В обществе о прошлом Тураевой ходили довольно фривольные анекдоты.

Постоянные провалы на Приморском направлении резидентов и засылаемых с разовыми заданиями агентов всерьез встревожили разведотдел Квантунской армии.

Веронике предложили установить, кто среди причастных к секретным заданиям эмигрантов работает на русских. Что это так, японцы почти не сомневались.

Тураева тоже не сомневалась, что кто-то уже следит и за ней.

Окончив туалет, Вероника надела шляпку, опустила вуаль, взяла перчатки. Положив в сумочку маленький пистолет, она еще раз взглянула в зеркало.

В приемной миссии Тураеву любезно встретил капитан Маедо, с которым она была знакома, уже несколько лет. Его подчеркнутая предупредительность насторожила Веронику.

— Генерал сейчас занят, — поклонился он.

Тураева откинула с лица вуаль и села к столу.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился капитан, отодвигая от посетительницы бумаги?

— Превосходно, — безразлично отозвалась Вероника.

Офицеру больше, нечего было спрашивать, а Тураевой — рассказывать. Он углубился в папку с бумагами с надписью «На доклад». Незаметно следя за ним, Вероника вдруг заметила на одном листе свою фамилию и сверху надпись: «Проверено, подтвердилось». «Что это может быть?» — подумала она, считая перекладываемые капитаном листы.

— Вы, кажется, интересуетесь бумагами? — спросил капитан, обдав ее холодным взглядом.

— Допустим! — спокойно взглянула ему в глаза Тураева. — И вы покажете, то, что касается меня.

От неожиданности капитан приподнялся и потянулся к телефонной трубке.

— Вы этого не сделаете… Опустите руку! — приказала Тураева. — Вам так же дорога жизнь, хотя вы и получаете за нее доллары через полковника Свенсона…

— Замолчите!

— Я надеюсь, мы расстанемся друзьями? — не уступала Тураева.

— Я вам заткну рот! — прохрипел капитан.

— Меня не так уж легко убрать. О вашей двойной игре знает еще одно лицо. Завтра же все будет известно вашему шефу.

Офицер расстегнул ворот кителя и вытер пот.

— Стали известны ваши связи с американской разведкой, — прошептал он, косясь на дверь кабинета. — Есть подозрения, что через их агентуру русские узнают о секретных акциях в Маньчжоу-Го.

— Уничтожьте эту бумагу.

— Невозможно.

— Слушайтесь, или разделите мою судьбу.

Капитан лихорадочно прошептал:

— Надо назвать кого-нибудь из русских агентов, обязательно назвать… Тогда остальное все отпадает. Приморским направлением в Харбине занимаются трое: Карцев, Долгополов и Ермилов. Ермилова никто терпеть не может, к тому же он часто бывает на границе…

— К нему на этих днях заходил полковник Свенсон, — быстро проговорила Тураева. — Ему он назвался Ремером. Тот его выгнал…

Дверь кабинета медленно раскрылась, и на пороге показался начальник военной миссии.

— Прошу, мадемуазель Тураева!

* * *

После встречи с принцем Такеда полковник Ермилов больше месяца провел в разъездах. Он кочевал с одного оперативного направления на другое, переформировывал отряды, снимал неугодных японцам командиров и согласовывал тактическое подчинение. Домой полковник возвратился только в канун крещения похудевший, разбитый, подавленный перенесенными за это время унижениями. Но в Харбине его ожидали невеселые новости. Во-первых, болезнь дяди, во-вторых, — и это уже было хуже всего — Кислицын сунулся к Умедзу с предложением переформировать отряды в партизанскую армию и бредовыми планами партизанской войны на территории Дальнего Востока.

«Старик совсем выжил из ума, — мрачно думал Ермилов, собираясь к Кислицыну с докладом. — У японцев своих планов достаточно, да побаиваются русского кулака. Немцы огнем и мечом к Москве-матушке дорогу пробивали, да пришлось напопятную. Вроде Наполеона… Что бы я делал сейчас, если бы остался в России? Спокойно наблюдал бы, как немцы разрушают Петербург?.. И в это время мы находим нужным помогать японцам? За то, что попали в опалу у коммунистов… Не был ли Петр Великий коммунистом? При нем тоже были в опале… К черту эту тарабарщину!»

Полковник встряхнул головой, отгоняя сумбурные мысли, нехотя застегнул шинель, низко надвинул фуражку и вышел на улицу. Подозвав подвернувшегося извозчика, приказал опустить верх коляски.

Шел снег. Он падал большими хлопьями. Цепляясь за ветки оголенных деревьев, разукрашивал их белыми пушистыми соцветиями. Пробившиеся вниз, кружили в хороводе, медленно оседая на землю. Во всем этом была какая-то угнетавшая Ермилова бездумность, расслабленность, пустота.

В особняке Кислицына первым встретил его Долгополов. Князь тоже выглядел, мрачно, даже меланхолично.