Шрифт:
— Приказал застрелить, — шепнул седому китаец. К Гулыму направился фельдфебель.
— Встать сможешь? — спросил он. — Господин офицер приказал перевести тебя в больницу.
— Он не может встать, — грубо ответил за Гулыма седой, подвигаясь ближе к Никуле. — Ему нужен врач.
— Кому нузен доктор? — угрожающе спросил Танака, приближаясь.
— Больному! — спокойно ответил седой, следя за майором.
— Кому нузен доктор! — выкрикнул Танака, ударив седого стеком по лицу.
На секунду от жгучей боли тот закрыл глаза, но в следующее мгновение Танака отлетел в угол, ударившись о стену, грузно осел на пол.
— Бей их иродов, Артем, — хрипел, задыхаясь, Гулым, стараясь дотянуться к майору Танака. Но на полдороге он вдруг судорожно дернулся, вытянул к майору руки и упал.
Зотов выбежал в коридор. Схватив ключи и оброненный фельдфебелем пистолет, он бросился к соседней камере.
— Выходи! Умирать так в бою! — кричал он, распахивая дверь.
От караульной раздалось несколько выстрелов. Артем, не целясь, выпустил пистолетную обойму.
Вдруг в конце коридора звякнуло стекло, и в окно вынырнул тупорылый ствол пулемета. Вдоль коридора хлестнула длинная очередь. Зотов бросился к окну, но сейчас же переломился в пояснице и ткнулся головой в пол.
Утром Киоси и Канадзава вызвал фельдфебель. Это было настолько неожиданно, тем более обоих вместе, что Киоси почувствовал холодок тревоги, а Канадзава слегка побледнел. Еще больше они были удивлены, явившись к фельдфебелю: тот сиял. Обычно это бывало в крайних случаях, или когда фельдфебель встречал свою жертву, или когда был чем-то доволен. Киоси приготовился и к тому, и к другому. Первые же слова фельдфебеля озадачили обоих. Тот приказал Киоси до обеда передать машину своему другу. Полюбовавшись произведенным впечатлением, фельдфебель так же неожиданно сообщил, что Киоси сегодня же вечером должен выехать в Харбин, чтобы сопровождать заболевшего майора Танака в Токио.
До сегодняшнего дня Киоси ничего не слышал не только о болезни майора Танака, но даже о нем самом и считал, что если не насовсем, то надолго расстался со своим господином. Его мучила мысль, что фельдфебель сделал все это нарочно, что после сдачи машины он снова вызовет его и сообщит что-нибудь более страшное.
Только после обеда, когда его вызвали в штаб и потребовали подписку, что в Японии он ни словом не обмолвится ни о своей службе, ни о том, что видел в Маньчжурии, Киоси поверил в свой отъезд.
Из кратких разговоров в адъютантской части он узнал, что майор по каким-то обстоятельствам находится в тяжелом состоянии и направляется на лечение и поправку домой.
— Киоси-сан, — обратился к шаферу сидевший рядом худой солдат с грустным безжизненным взглядом. — Ты знаешь, что моей семье послали извещение о моей смерти. Сходи к моей жене и скажи, что я жив, что это неправда. Скажи, что русские мне ничего не сделали и возвратили в Маньчжурию. Скажи, что здесь меня держали семь месяцев в команде, пока я не согласился стать смертником. Я должен умереть за то, что попал в плен к русским, хотя меня послал к ним Танака, но я еще жив. Понимаешь ты, жив! — уже почти в отчаянии выкрикнул солдат.
— Тише, Васими! — прошептал Киоси. — Я схожу к твоей жене и к твоему брату и все расскажу.
— Что же нам без тебя делать? — вступил в разговор Канадзава.
— Вас семь человек, Сайто, — отозвался, Киоси. — Нужно, чтобы было семьдесят. Я верю, Сайто, что долго так продолжаться не может. В Токио я постараюсь найти тех, кто против войны, против дзайбацу.
Вечером после ухода Киоси на станцию Канадзава доложил дежурному, что хочет опробовать машину, выехал из городка и догнал своего друга.
— Садись, Киоси! Ты три года возил господина, побудь теперь сам господином, — предложил он.
Киоси отрицательно покачал головой.
— Дай я поведу сам, последний раз, чтобы она знала, что слушалась меня, а не майора, — возразил он.
Машина увозила Киоси от ставшего ему ненавистным места, где кровь русских, китайцев смешалась с горем и кровью забитого японского солдата.
На сопке у городка долго маячили тени обнявшихся, неподвижных фигур солдат, словно символ пробуждающейся от дурного сна Японии.
6
В начале 1943 года на Дальневосточном фронте произошли значительные организационные изменения. Прибывшие на Дальний Восток представители ЦК партии и Государственного: комитета обороны нашли нужным усилить фронт свежими войсками, заменить часть командного состава офицерами западных фронтов, развернуть новые формирования. Затронули эти изменения и разведывательную батарею, которую переформировали теперь в дивизион. Командиром дивизиона назначили Рощина, заместителем по политчасти — Бурлова.