— Дан Син здесь?

— Да. Там и другие товарищи.

Ли Фу вошел и остановился у двери, ничего не различая со света.

— Все в порядке, Ли Фу, — успокоил его знакомый голос.

Кто-то взял Ли Фу за руку и провел к свободному месту на кане. Продрогший Ли Фу удобно устроился на выступе, дышавшем ласковым теплом.

— Слухи о захвате немцами Москвы — неправда, — полушепотом рассказывал Дан Син. — Советская столица превращена в неприступную крепость.

Голос его был радостный и возбужденный. Ли Фу жадно ловил каждое слово, чтобы потом передать другим. Известия радовали его: он любил свою родину и любил русских.

Всю свою жизнь до прихода японцев Ли Фу провел в Муданьцзяне, где отец работал на железнодорожной станции. Ли часто бегал к отцу на работу, чтобы посмотреть большие фанзы на колесах. К отцу приходили русские, и они чему-то смеялись вместе. Ли Фу не понимал, о чем они говорили на незнакомом ему языке, но тоже улыбайся, а те шутя трепали его по щеке, учили русским словам. Но были в Муданьцзяне и другие русские — злые, смотревшие на него брезгливо, больно дравшиеся. Мальчик спрашивал отца: почему так? Отец смеялся, гладил его по голове и говорил, что эти русские белогвардейцы.

Потом отца куда-то вызвали, и он перестал ходить на станцию. Ли Фу запомнилось, что после этого ему постоянно хотелось есть, а мать в отсутствие отца плакала. Однажды отец возвратился снова таким, каким приходил со станции. Через неделю Ли Фу вместе с отцом ездил на грузовике, а еще через месяц толстый хозяин выволок мальчишку из кабины за уши, а отца избил. На вопрос Ли Фу, почему он — китаец — дерется, а те русские — нет, отец угрюмо ответил:

— Нужно у нас сделать то, что сделали русские у себя. Тогда и у нас никто не будет драться.

— А почему ты не сделаешь? — удивленно спрашивал сын.

— Лет через пять узнаешь, — загадочно отвечал отец.

С появлением в Муданьцзяне японцев китайцы стали предпочитать улицам задворки и глухие переулки, люди ходили друг к другу так, чтобы не видели японцы. Часто по утрам на улицах подбирали изуродованные трупы китайцев и «хороших русских», а на железной дороге участились крушения поездов, следовавших во Владивосток через Маньчжурию. Отец сердито говорил, что это делают японцы. Подросток-сын уже многое понимал.

В один из пасмурных и особенно неприятных дней, когда не хочется выходить из фанзы, к ним ворвались японские жандармы и, забрав костюм отца, выдали всем флажки с портретом императора Пу И.

— Завтра к десяти утра — на станцию, — пояснил толстомордый и желтый, как воск, жандарм, угрожающе махая перед лицом отца револьвером. — Будете встречать ослов из Лиги наций. И чтобы все смеялись и кричали «шанго»? — Не вздумайте жаловаться, — предупредил он.

Отец стоял хмурый.

На другой день отец Ли пытался передать письмо китайцев выходившему из вагона представителю Лиги наций, но был схвачен японцами и домой больше не возвратился.

* * *

…— Здесь, на границе, стоит большая, смелая русская армия, — продолжал Дай Син. — Японцы боятся ее трогать, они ждут, когда она ослабеет. Но этого не будет.

«Нужно не давать японцам ни минуты покоя — думал Ли Фу, — они должны ответить за все и нам и русским».

— А что у тебя нового, Ли Фу? — спросил Дан Син.

— Готовится заброска шпионов, — негромко проговорил Ли Фу, — белогвардейцы. Одного я знаю, приметы его такие…

— Хорошенько запомни приметы и передай, — сказал кому-то в темноту Дан Син.

— Этого негодяя Танака вызывали в миссию, — говорил дальше Ли Фу. — Опять будут ловить наших и куда-то отправлять в кандалах.

Когда уже расходились, Дан Син отвел Ли Фу в дальний угол фанзы.

— Нам нужно иметь в Новоселовке своего человека, желательно русского, — полушепотом заговорил он. — Побывай в Муданьцзяне, там решите, как лучше это сделать. Потом сходишь в отряд Ким Хона.

— Хорошо, Дан Син, — ответил Ли Фу и, попрощавшись, вышел из фанзы.

6

Бурлов по старой привычке проснулся в половине восьмого. Постели Курочкина и Рощина уже пустовали. «Эх ты, политрук!» — с огорчением подумал он, торопливо одеваясь. На глаза попалась лежавшая на шахматной доске записка: «Доброе утро! Ушел на вторую полубатарею. Все, что будет интересовать, до моего прихода сможете узнать у Рощина. Его будить не стоит, пусть крепнет. Курочкин».

«А этот куда девался?» — недоумевал Бурлов, глядя на неубранный топчан лейтенанта и надевая шинель.