— Вам, господин Танака, нужно было стать биржевым маклером, а не военным. У вас нет абсолютно никаких дарований для службы в императорской армии. Вы поймите, что от решительного шага меня удерживают не ваши служебные достоинства… Я еще раз повторяю: не ваши достоинства, а доброе имя вашего отца. — Хасимото не нашел нужным упомянуть о тысячах иен, которые ежегодно получал от богатого банкира Танака-отца в виде «сувениров». — За полгода войны вы не причинили никакого ущерба объекту номер один, если не считать двух-трех сотен убитых русских солдат. А вы зачем? Зачем такой штат? Зачем? — в припадке гнева спрашивал Хасимото. — Это с успехом может сделать десяток снайперов. Запомните: нужно возрастающее давление на русских. Вы просите убрать вашего помощника поручика Цукадо. Но если я уберу этого шалопая, что изменится? Работой руководите вы или Цукадо?

Хасимото сел. Его злые глаза сверлили бледного, отупевшего Танака, потерявшего счет времени.

— Вы, майор, излишне гуманны. Вы забыли вещие слова графа Уцида, что миссия японцев на земле — руководить миром! Нужен высокий дух презрения и безграничная жестокость к врагу… Русских нужно уничтожать любыми способами. До нанесения решительного удара мы должны ослабить их мощь вдвое, втрое, впятеро… Божественный император назвал эту войну священной войной Японии. Долг каждого самурая — истребить трех русских и семь китайцев. За оставшиеся до конца месяца дни проведите несколько пограничных инцидентов и обязательно захватите в плен несколько русских. Обязательно! Высылайте на границу снайперов…

Танака осмелился поочередно ослабить онемевшие ноги. Он испытывал ненависть — не только к русским, но и ко всему миру. Все стараются делать ему неприятности, за которые приходится отвечать. Временами у майора кружилась голова. Он устало закрыл глаза.

— Вы дремлете, господин Танака?

Танака вздрогнул.

— Никак нет, господин полковник! — быстро ответил он. — Молюсь. Я умоляю божественного императора о прощении мне служебной нерасторопности.

Хасимото понравился этот ответ.

— Я просматривал ваш последний доклад. Очень плохо! — Он поморщился. — Тридцать семь истребленных русских — это очень плохо. Это — ничто! Потом, вы допускаете непозволительную роскошь при уничтожении китайцев. Если мы их будем расстреливать, то у нас не хватит свинца. Для истребления одного процента китайцев вашим методом потребуются, пожалуй, сотни тонн свинца, да еще половина этого — для одного процента русских. С вашим благородством мы, как говорят русские, вылетим в трубу. — Хасимото открыл стол и достал объемистую черную папку. — Есть необходимость ускорить инженерные работы на плацдарме. Удвойте число рабочих. Учтите, что эти позиции будут исходными для нашего броска. Поэтому ни одно частное лицо, работающее там, не должно уйти от вашего внимания. Я послал вам особые материалы. Метод прост и эффективен. В течение ночи можно бесшумно уничтожить сотни, нужно только смотреть, чтобы никто из них не ускользнул. Кроме вас, об этом могут знать три-четыре человека. Взять с них обязательства смертников. В ближайшее время пришлите двадцать-тридцать китайцев для отправки в отряд «Семьсот тридцать один». Подробности узнаете из инструкции, которую возвратите после изучения немедленно.

— Слушаюсь, господин полковник!

— Резиденту в Уссурийске — Белозерскому — доставить до 20 числа материалы для взрыва Надеждинского туннеля. Готовить взрыв Богдановского туннеля, для этого к середине следующего месяца иметь надежного резервного резидента. Нужно, майор, активизировать работу, увеличивать число маршрутных агентов. Вы же не имеете точных данных даже об Уссурийском узле, у себя под носом, — полковник с минуту смотрел на Танака в упор, потом раздельно добавил: — Я не желал бы вторично такой беседы, майор. Идите.

Танака повернулся и, высоко выбрасывая ноги, вышел из кабинета. Он не в состоянии был ни о чем думать. Майор понял только, что это было последнее предупреждение. Он вышел из управления и уселся в машину.

Взглянув на застывшее лицо Танака, шофер включил мотор без приказания. В подобных случаях только быстрая езда могла спасти от майорского гнева.

При выезде из города перед машиной растерянно заметался человек. Пришлось рвануть машину влево, потом вправо. И тотчас же — сильный удар стэком по лицу.

— Кретин! Тебе эти китайцы дороже моей жизни? — Танака вторично ударил шофера. Собственно, и шофер, и этот китаец были ему безразличны, майора душила ярость, и он искал ей выход. — Останови!

Машина резко затормозила. Танака выхватил пистолет, открыл дверцу и выстрелил в убегавшего. Тот вобрал голову в плечи и, не оглядываясь, ускорил бег. Майор сердито засопел и выстрелил вторично. Китаец продолжал бежать.

Майор выругался и выпустил остаток обоймы.

Китаец взмахнул руками и, переломившись в пояснице, нырнул головой в какую-то яму.

Пошел! — приказал Танака шоферу, усаживаясь рядом. Он перезарядил пистолет, закурил и почувствовал, что к нему возвращается спокойствие. Майор достал из портфеля полученный от Хасимото пакет и вскрыл его.

«Совершенно секретно. Управление военной миссий, отдел по особо важным делам, — читал он про себя. — Особая отправка проводится на основании оперативного приказа Квантунской жандармерии. — Он по нескольку раз перечитывал каждый параграф. — До отправления китайцев этапом получить из склада средства сопровождения: ножные и ручные кандалы, веревки для связывания при задержании и при конвоировании. На станции Харбин китайцы передаются начальнику отряда Семьсот тридцать один».