Шрифт:
В дверях он столкнулся с Рощиным. Тот был в майке, трусах и шинели внакидку.
— Не стоило бы выходить в таком наряде, поберечься нужно, — сказал политрук.
— Это ничего. Я и в госпитале последние дней пятнадцать понемногу вот так же бегал, на бегу не остынешь.
— Так вы куда бегали? — осведомился Бурлов.
А вот от нас дорога идет, потом поворот и обратно. Получается девятьсот двадцать метров, — пояснил Рощин.
В дверь постучали, и, пригнув голову, в блиндаж степенно вошел красноармеец. Он молча посмотрел на Рощина, потом на Бурлова и, разобравшись в званиях, доложил:
— Товарищ старший комиссар! Комбат приказал доставить вам пробу. Вот принес вареную рыбу и чай.
Он поставил на стол алюминиевую миску и большой чайник с кипятком. Политрук мельком взглянул на солидную порцию горбуши и увесистую порцию хлеба. «Ничего, сытно кормят», — подумал он и спросил:
— Как вас величают?
— Земцов… Рядовой Земцов Серафим Онуфриевич.
— Давно работаете поваром?
— Да я не повар, я рабочим по кухне дежурю.
— Ладно, Серафим Онуфриевич, ведите-ка меня туда, проба подождет. А вот звания надо знать — я не старший комиссар, а старший политрук, — заметил Бурлов.
Земцов виновато забормотал что-то.
Спускаясь по косогору к землянкам бойцов, Бурлов увидел где-то внизу, влево от себя, небольшое тускло освещенное окно.
— Это столовая? — спросил политрук, указывая на оконце.
— Нет, это монастырь, — ответил Земцов.
— Что? — удивился политрук.
— Блиндаж девчат, — уже не так твердо повторил боец. — Землянка вычислителей. Раньше там жил вычислительный взвод, а теперь живут девчата.
— А почему же монастырь?
— Шутейно так называют.
— Эх, вы, бородачи! — укоризненно проговорил Бурлов, — у самих, наверно, дочери по таким «монастырям», а сами…
— Все так обзывают, товарищ политрук. Сам командир взвода, — оправдывался Земцов. — А кухня во-он та, с большой трубой.
Еще снаружи они услышали чей-то возмущенный голос:
— Не имел никакого полного права! Если сам не захотел есть, то другие бы ели! Стукнуть тебя черпаком по колпаку…
— Калмыков разоряется, — пояснил Земцов, — шофер вычислительного взвода.
В низкой землянке за облаком пара Бурлова никто не заметил.
— Я тебя стукну! — кричал повар. — Это тебе не ресторан. Що сготовил, то и ешь. Сам политрук пробу снимал.
— Политрук, политрук. На пробу ты отправил, наверно, тройную пайку! Надуть ты мастер, — ворчал тот, кого Земцов назвал Калмыковым.
— Я с тобой вообще балакать не хочу. Привык горло драть в тюрми.
Последние слова вызвали осуждение бойцов, сидящих за грубо сколоченным столом:
— Что ты мелешь?
— Калмыков дело тебе говорит!
— Принеси-ка из нашего блиндажа пробу, — приказал Бурлов Земцову и, поздоровавшись с бойцами, спросил: — О чем спорите, товарищи?
Шум утих. К Буркову подбежал боец в белом поварском колпаке.
— Смирно! — крикнул он. — Товарищ политрук, на завтрак приготовлена отварная рыба и чай. Докладуе старший повар красноармеец Кривоступенко.
— Вольно. Из-за чего спор? — переспросил Бурлов.
— Да мы не спорили. Просто так, — проговорил повар, выразительно поглядывая на худощавого, сердитого с виду Калмыкова.
— Чего врешь? — угрюмо отозвался тот. — Ругались. Рыбу сварил, а почему не рыбный суп?
— Мешается не в свое дело, — недовольно перебил Кривоступенко. — У меня разнарядка. Сам командир дивизиона утвердыв. Шо приказано, то и приготовил. А он вечно бурчыть…
— Давайте-ка ее сюда, — приказал Бурлов. — Посмотрим, что это за… «разнарядка».
Кривоступенко нехотя повернулся.
— Вы хотели бы на завтрак рыбу с отваром? — обратился Бурлов к бойцу.
— Красноармеец Калмыков, — доложил тот. — Не я, все хотели.
— Конечно, уха лучше. Этим кусочком сыт не будешь, — согласился Бурлов. — Ну и что?
— Повар вылил. Говорит, чай кипятить не в чем, — ответил Калмыков.
Вошел Земцов и поставил перед Бурловым миску с пробой. Порция Калмыкова была меньше почти наполовину.
— Да-а, — недовольно протянул Бурлов. Он взял вилку и начал перебирать куски рыбы на противне. Все они были одинаковыми. — Откуда же эта взялась? — удивленно спросил он, глядя на пробу.
— Сейчас покажу. — Калмыков достал из ящика миску.