— Так… надо! Так… — задыхаясь, твердил он.

— Господин Маедо! — с ужасом и мольбой воскликнула выскользнувшая из спальни Натали. — Пощадите! Делайте… со мной!.. Вот! — она рванула на своей груди сорочку и заслонила собой Вареньку.

Маедо, словно опомнившись, попятился к дверям. Натали сползла на пол и судорожно забилась в рыданиях. Закрыв глаза, Долгополов втискивал себя в темный угол. «Господи, боже мой, помоги!.. Помоги!» — истерически взывал он.

* * *

Дома Долгополов осмелился появиться только вечером. «Это конец, конец! Что делать?» — метался он по комнате. Его лихорадочные безумные мысли прервал телефонный звонок. Князь отпрянул в угол и с ужасом смотрел на телефонный аппарат, но тот продолжал требовательно звонить. Решившись, Долгополов снял трубку.

— Алло… Да… Кто? — Лицо князя вытянулось и позеленело. Телефонная трубка запрыгала в руках. — Слушаюсь, господин Маедо! Сейчас буду.

Князь не положил, а бросил трубку, будто она жгла руку. «Зачем я нужен Маедо? — в сознании вдруг встала окровавленная голова Ермилова. — А-га-га… — истерически взвыл он. — Не-е-т, господа! Я буду защищаться. Бежать… бежать!»

Долгополов черным ходом выбежал во двор и через запасную калитку вышел в пустынный переулок. Оглянувшись по сторонам, чуть ли не бегом направился к особняку Кислицина. «Деньги… Во что бы то ни стало добыть банкноты… Американские… Английские… Турецкие… Что они хотят поставить мне в вину?»

У высокого забора генерального парка Долгополов умерил шаги и незаметно осмотрелся. Не обнаружив ничего подозрительного, приблизился к забору и сдвинул в сторону один из украшавших его резных ромбов. Нырнув в шпалерник желтой акации, князь направился к дому. При выходе из парка ему показалось, что в открытом окне комнаты Тураевой мелькнула тень. Долгополов испуганно отпрянул к дереву и замер. «Показалось. Дурная привычка — сидеть впотьмах», — подумал князь и торопливо шмыгнул к боковому входу. Ни в гардеробной, ни в прилегающем к ней небольшом салоне света не было. Бесшумно миновав их, князь открыл двери в бильярдную. Яркий свет ударил в глаза. «У-у, как некстати!»

Долгополов вошел в бильярдную, прикрыл за собой дверь и прислушался. В обычное время он часто сиживал в кабинете Кислицына один. Но сейчас он чувствовал страх. И как все профессиональные негодяи, он боялся не того, что его могут уличить, а того, что ему могут помешать. Князь быстро прошел к небольшой потайной зеркальной двери, достал ключ, открыл дверь и вошел в кабинет. «Хорошо, что здесь выключен свет», — подумал он, плотно прикрывая дверь.

Включив карманный фонарь, Долгополов легко открыл сейф и торопливо зашарил в ящиках. Вдруг дверь в бильярдную распахнулась. Толстый сноп яркого света устремился прямо на князя. Долгополов резко обернулся и прикрыл сейф спиной.

— Спокойно, князь! — иронически проговорила Тураева и щелкнула «лейкой».

— Вы?! Я… — оторопело вскрикнул князь.

— Вы и я, — насмешливо заключила Тураева. Она спокойно вошла в кабинет и включила свет.

— Что вы делаете? — угрожающе прошипел Долгополов, засовывая руку в карман.

— Спокойно, князь. Стрелять ты не будешь. Это не в твоих интересах. Я же не из робкого десятка.

Она подошла к князю, отодвинула его в сторону и мельком заглянула в сейф. Долгополов со страхом и злобой смотрел на Тураеву.

— Неумно, князь, поступаешь, — поморщилась Вероника. — Все перерыл. Проигрался, наверно?

— Нет, Вероника, дорогая! Ермилов… То есть помнишь Ермилова. Сейчас вызывают меня…

— Эх ты, рыцарь дамских сердец! Сложите все как было. Хотя я лучше вас знаю. — Она быстро сложила разбросанные бумаги и закрыла сейф. — Идите ко мне в комнату, там я вам все объясню, — повелительно бросила она и первой направилась к двери. Озадаченный князь поплелся за ней. Открыв дверь, Тураева сверкнула на Долгополова кошачьими глазами и пропустила первым в свой будуар. Переступив порог, князь вскрикнул и отпрыгнул к стенке.

— Вы удивлены? — осведомился капитан Маедо, направляя на него пистолет. — Сдай оружие!

Долгополов рухнул на колени.

— Не убивайте!.. Не убивайте!.. — и заколотился головой о пол.

Маедо ударил его сапогом в лицо.

5

Выступили в полночь. Луна светила слепо, неохотно. В тылу у японцев было беспокойно: перекликались солдаты, раздавались отрывистые выкрики команд. «Бессонница напала», — заметил кто-то из пограничников. Но это ночное оживление все больше убеждало Рощина в том, что японцы готовятся к контрудару. Было что-то предвзятое в тактике противника. Вдоль единственной дороги к Мулину пусто сосредоточены танки, стянуты стрелковые войска, артиллерия выдвинута почти к линии фронта. Подать сигнал — и вся эта машина двинется вперед. Завоевательная мания подавила в японской армии здравый рассудок, заразила национальную гордость ядом шовинизма. Солдат из воина своего народа, превратился в бездумного фанатика, в «божественный ветер»[30]. И хотя за пять боевых дней японская армия отступила на сто пятьдесят километров, сейчас она собиралась двинуться вперед.

Пограничники уже с недоумением поглядывали на Рощина. Майор вел их все глубже в тыл. Остановились на окраине станции Модаоши, у стоящего, на отлете русского домишки дорожного смотрителя. У ворот виднелся легковой автомобиль, и маячила фигура часового с автоматом.

— На этом и остановимся! — полушепотом бросил Рощин.

Понаблюдав за домом около часа, майор заключил, что «служебная горячка» здесь уже улеглась, командир или штаб (в этом Рощин не сомневался) отдыхает или дописывает последние боевые реляции.