Через час Любимов имел довольно точные сведения о состоянии армии генерала Сато: кроме штатных частей, на усиление прибыли Первая механизированная бригада смертников, Сто двадцать вторая пехотная дивизия, отряд юнкеров полковника Кабаяси в шесть тысяч истребителей и дивизия императора Пу И.

Довольный усердием «друга», Любимов щедро отвалил ему целую «императорку» и попросил на вечер подготовить «маленькую попойку».

На окраину Муданьцзяна старший лейтенант добрался во второй половине дня. Пристально осмотревшись, он вошел в один из дворов и постучал в дверь фанзы.

— К нам кто-то пришел, — раздался за дверью усталый голос.

— Здравствуйте, тетя Сюань Го! — прошептал Любимов.

— Лю-бим! — обрадовалась женщина.

— Сы Дуч возвратился?

Из-за старого заплатанного одеяла, перегораживавшего фанзу, показался Сы Дуч. Появление Любимова, казалось, нисколько не удивило его.

— Пройди, Лю-бим, сюда, — предложил он. — Чужих нет.

— Товарищ Сы Дуч, мне нужна радиостанция, — пояснил Любимов.

— Тогда переоденься, и пойдем со мной. Ночевать возвратишься ко мне. Я до утра буду на работе…

* * *

— Вчера сбили ваш самолет, который сбрасывать воззвания, — сказал Сы Дуч, возвратившись поутру со станции. — Двое прыгнули. Сейчас сидят в японском доте на Золотой косе. Японцы уже сутки воюют с ними, не могут взять!.. Не ходи, Лю-бим, — предупредил он, заметив нетерпеливость Любимова, — там много войск.

— Нужно, Сы Дуч! Возможно, чем помогу товарищам.

Сы Дуч покачал головой и предложил:

— Одень мою спецодежду.

Любимов переоделся в замасленную Железнодорожную спецовку.

На улице было тихо, безлюдно. Любимов вышел на полотно железной дороги и направился к станции. Еще издали увидел чадившие кучи интендантского имущества, вздыбленные вагоны, бродивших в этом хаосе санитаров и солдат. У перрона грузился эшелон: очевидно, эвакуировали важнейшие учреждения и семьи офицеров. Тут же, около вокзала и вдоль изгороди, стояли, сидели, лежали раненые.

Обойдя вокзал за эшелонами порожняка, Любимов свернул в Сунчагоу — саманный городок, заселенный китайцами Здесь было тихо и пустынно. Даже на огородах не видно ни одной живой души. Выбравшись на гаоляновые поля, старший лейтенант вдруг расслышал отзвуки далекой канонады. Скорее даже не отзвуки, а подрагивание воздуха, но ощутимое, безошибочное. Радостно и тревожно забилось сердце: «идут наши, идут».

В это время от реки донесся треск ружейной и пулеметной стрельбы. Любимов знал расположение укреплений Приреченского узла сопротивления. Его три пулеметных дота прикрывали железнодорожный и шоссейный мосты через реку. Сейчас старший лейтенант безошибочно определил, что стрельба доносится от Гранитного Плато, возвышавшегося почти у реки.

Сгорбившись, Любимов по-стариковски затрусил к Золотой косе — китайскому поселению в двадцать фанз на берегу реки. Фанзы на Золотой косе почти ежегодно смывала полая вода, но рыбаки упорно селились снова — заставлял голод.

Добравшись на окраину, поселка, Любимов почувствовал что-то недоброе: Небольшие клочки огородов на «приносной» земле были вытоптаны, большинство фанз разрушено. «Японцы здесь!» — заключил Любимов.

Где-то совсем рядом, в лозняке, зарычал танк, раздались громкие крики: «Мае-ни! Мае-ни!.. Исойде!»[32]

«Какого черта они залезли сюда с танками?» — удивился Любимов.

Не медля, старший лейтенант заглянул в первопопавшую фанзу, словно кого-то разыскивая, и потрусил к реке. Но сейчас же лицом к лицу столкнулся с выбежавшим из-за глинобитной стены ефрейтором. Тот сначала молча хотел отшвырнуть его прикладом ручного пулемета в сторону, но, узнав в нем русского, в ужасе отпрыгнул назад и выронил пулемет. Тихо заскулив, ефрейтор присел и, не отрывая взгляда одурелых глаз от старшего лейтенанта, быстро заползал по земле, нащупывая пулемет.

— Молчи — угрожающе шепнул Любимов и направил на него пистолет. Но ефрейтор очумело заверещал и с изумительной прытью ринулся на четвереньках вдоль стены.

«Как глупо влип!» — выругал себя Любимов и выстрелил ефрейтору в широкий затылок. Подхватив его пулемет и сумку с магазинами, старший лейтенант пригнулся и бросился к окраине Золотой косы. Но было уже поздно. Вокруг раздались обеспокоенные выкрики, топот ног, выстрелы.

Заметив стоявшую на пустыре уцелевшую низко втиснутую в землю фанзу, Любимов в несколько прыжков преодолел открытое место и скрылся за дверью. В фанзе было совершенно пусто, только в дальнем углу лежали сложенные в штабель с десяток трупов, очевидно, расстрелянных рыбаков.

— Коко[33]! Коко! — послышались близкие выкрики.

Любимов выглянул в заменявшую окно узкую щель: к фанзе бежало десятка полтора японцев в жандармской форме. Старший лейтенант укрепил пулемет в отверстие и хлестнул длинной очередью.

Японцы несколько раз бросались к фанзе. Они забирались на крышу и стреляли через земляную насыпь, скатывались к подпертым дверям. Пустырь перед фанзой напоминал поле упорного сражения.

— Умирать, господа жандармы, я в этой яме не хочу! — вслух проговорил Любимов, вставляя в пулемет последний магазин. — Безумство храбрых — вот мудрость жизни! — в сильном возбуждении, как во сне, прошептал он. Дав короткую очередь, Любимов отвалил дверь, рывком дернул ее на себя и выскочил наружу. Прижав приклад пулемета под мышкой, он хотел дать очередь по жандармам, но в это время из дота ударил японский тяжелый пулемет. Он бил по жандармам.