Перебравшись через высокий забор, Рощин заметил второго часового. Тот дремал или спал, сидя на крыльце.

— Снимите часового, входите в ворота и снимайте второго. В машине должен спать шофер… Только без шума! — предупредил майор пограничников. Когда пограничники вошли во двор, Рощин захватил с собой Федорчука и шестерых бойцов, по привычке одернул гимнастерку и открыл дверь.

Из соседней комнаты доносилась монотонная тихая речь. Указав пограничникам глазами на выходившие в прихожую две другие двери, Рощин с Федорчуком шагнули в зал. Посреди комнаты стоял капитан. Он, очевидно, что-то диктовал сидевшему за столом унтер-офицеру. Увидев Рощина, капитан застыл с открытым ртом, унтер-офицер начал медленно оседать. Капитан что-то закричал в соседнюю комнату. Выстрел Рощина оборвал его крик, второй выстрел свалил унтер-офицера. В другой половине дома, за стеной, гулко хлопнуло, еще несколько выстрелов, донесся шум борьбы, хриплые вздохи.

— А, нахэ р-р-рээтай! — раздался угрожающий рев Федорчука в соседней комнате. — Сэймэй-й и гонсе-ку-у! — нараспев доказывал Кондрат Денисович кому-то свои познания в японском языке.

Аккуратно сложив все бумаги, Рощин сунул их за пазуху и заглянул к Федорчуку. Перед старшиной стоял навытяжку обезумевший подполковник с совершенно белым лицом.

— Скорее кончайте! — недовольно бросил Рощин. Кондрат Денисович растерянно взглянул на майора.

— Хоть бы вин меня разозлив, — виновато пробурчал старшина.

Но Рощин его не слушал. Подойдя к столу, он сложил лежавшую на нем карту, засунул ее в папку подполковника, сунул под мышку и молча вышел в зал.

— Дамбуцу[31]! — снова донесся выкрик старшины, явно вызывавшего подполковника «на скандал», но императорский офицер потерял дар речи. Это и разозлило Федорчука:

— Молчишь, зануда? Весь ваш род такой и император такой… — выругался Кондрат Денисович.

Рощину было жаль старшину, но другого выхода не было. Тащить подполковника с собой они не могли, так как времени было в обрез. Да в этом и не было особой необходимости. Оставлять в живых офицера он не имел права: законы войны жестоки.

— Кончай! — на весь дом выкрикнул Рощин. — Выходи на улицу!

— С собой не брать никого? — донесся вопрос Кондрата Денисовича…

— Нет!..

Луна совсем заползла за дырявую тучу, на востоке уже угадывался рассвет.

* * *

Подполковника Свирина разбудил ординарец:

— Побрейтесь, помойтесь и позавтракайте! — безапелляционным тоном проговорил он, держа в руках белоснежное полотенце и бритвенный прибор.

— Ты что, очумел? — буркнул Свирин, взглянув на часы.

— Вставайте! — недовольно повторил тот. — Артиллерийскую подготовку перенесли на четыре тридцать.

— Ну-у? — испугался Свирин: — Давно передали?

— С час тому назад.

— Чего же сразу не разбудили? — недовольно ворчал подполковник.

— Знаю, когда будить! — назидательно отозвался ординарец.

— Значит, пронюхал что-то командарм, — заключил Свирин.

Когда Свирин уже умылся, к нему зашел заместитель по политчасти.

— Как огурчик! — довольно заметил он. — Чисто выбрит, надушен…

— Разве у этого дядьки заскорузнешь? — рассмеялся подполковник. — Что нового?

— Стало известно, что японцы готовят на пять часов контрудар. Штарм решил начать артподготовку раньше. Остальное — по плану.

— Докопался же кто-то. Вроде в японском штабе кто побывал. Людей еще не кормили?

— Позавтракали. Мои уже митинги накоротке провели. На нашем направлении отряд смертников какого-то подполковника Кабаяси появился: шесть тысяч человек… Волки! Около пятисот человек минными поясами обвязаны — подвижное минное поле.

— Да-а, резня будет страшная, — задумчиво проговорил Свирин. — За Муданьцзяном им уже не воевать.

— Смотри сам не зарвись…

— Не учи, не учи!

— Завтракайте, товарищ подполковник, — подсказал ординарец. — И вы садитесь, — обратился он к заместителю по политической части.

— Отстань ты со своим завтраком! — недовольно крикнул Свирин.

— Дома на жену не кричите! — обиделся солдат.

— Во! Жена нашлась!

— Не жена, а солдат, приставленный народом следить за вами, — уже сердито проговорил ординарец.

— В строй бы тебя, там бы не командовал мною.

— Эх вы! — выдохнул солдат. — В строю я бы уже медаль заработал и в почете был. А тут…

— Прости, прости, Мартыныч! — извинился Свирин.

* * *

В 4.30 утра, когда Пятая армия совершала утреннее поклонение восходящему солнцу, а генерал Сато был готов бросить свои войска в атаку, командарм отдал приказ начать артподготовку.

От потрясающего грохота вздрогнул воздух, вздыбилась земля на японских позициях, пороховым смрадом затянуло всходившее солнце.