— Она, дьявол, тяжелая, — пробурчал Рощин, ощупывая холодный металл. — Да еще и засела. Пожалуй, не вытащим.

— Вытащу! Разрешите!

— Давайте попробуем, — согласился майор, перебираясь на прогоны, между которыми засела бомба.

— Нет, так не выйдет! — сейчас же воскликнул Федорчук. — Я сам, и не так… Вы уходите отсюда…

— Торгуйтесь! — сердито буркнул Рощин.

— Ремнями за хвост подлюку привязать, сделать петлю и на шею. У меня шея крепкая. То-о-варищ Земцов! — крикнул Федорчук. — Принеси два ремня!

Бомбу крепко затянули ремнями. Федорчук стал на прогоны, присел, посовал ногами по бревнам, и продел в ременную петлю голову.

— Ну господи боже ж мий, принимай в царство небесное! — прогудел он и напряг мышцы. Его бычья шея побурела, прогнулась, все тело мелко задрожало. Бомба туго, словно из резины, поползла вверх. Распрямившись, отчего метровая болванка смерти навалилась на грудь и живот, Федорчук растерянно взглянул на Рощина.

— Не выдно теперь, куда ставыть ногу, — виновато прохрипел он.

— Обнимай меня, — тихо проговорил майор, подставляя плечи.

Федорчук тяжело оперся на майора. Рощин обхватил его за поясницу, свободной рукой отвел бомбу на себя. Балансируя, они медленно перешагивали с прогона на прогон, выбрались на крепкий настил и направились со своей страшной ношей к противоположному концу моста…

* * *

Бой за Линькоу завязался в полдень и продолжался почти сутки. Воспользовавшись тем, что Восемьдесят шестая дивизия вырвалась далеко вперед, генерал Сато решил срезать этот клин и двинул на фланги два полка резервистов латифундий[27]. В ночь к Линькоу подошли части дивизии «Надежда империи» и два танковых полка.

Чувствуя свое превосходство, японцы вяло вели обстрел, словно чего-то выжидая. А тем временем подоспела переправившаяся по отремонтированному мосту артиллерия и с ходу вступила в бой. После мощного артиллерийского налета поднялись бойцы Восемьдесят шестой дивизии и довершили разгром японской группировки.

Командир Восемьдесят шестой дивизии, по докладу офицеров, представил Командующему армией майора Рощина и Федорчука к ордену Отечественной Войны.

В штаб генерал Савельев возвратился только на второй день. Георгий Владимирович был не то чтобы пыльный или испачканный, а черный. Но запавшие глаза поблескивали удовлетворенно.

— Зарвались? — испытывающе глядя на него, проговорил член Военного Совета.

— Ну и генерал Сато сплоховал, — с неловкой усмешкой отозвался Георгий Владимирович, стаскивая пыльный китель. — Ему бы с ходу бросить «Надежду империи» на фланги Восемьдесят шестой дивизии и хорошенько проучить, а он решил дождаться утра. Утром ему и всыпали! Артиллерия ко времени подошла. Наломали бы нам бока без нее…

— Это заслуга артиллеристов, — ответил Смолянинов.

— Майора Рощина и старшину Федорчука комдив Восемьдесят шестой представил к награде, — вспомнил Савельев.

— Против Федорчука не возражаю, с Рощиным подождем, — возразил член Военного Совета.

Командующий высоко поднял брови.

— В парткомиссию поступило заявление от полковника Мурманского: взял его под конвой.

— Как под конвой? За что? Где взялся Мурманский? — удивился генерал Савельев.

— Он в резервном батальоне, назначен комендантом Лишучженьского маршрута. У него с Рощиным вышла какая-то размолвка из-за моста, майор, недолго думая, — его под конвой. Объяснения пока не читал. Завтра буду разбираться…

— Не верю я, чтобы Рощин набедокурил: вспыльчив, горяч, — но рассудителен, — отозвался Георгий Владимирович. — И при том исполнительный.

— Здесь есть ванна, душ, — подсказал Смолянинов. — Иди освежись и поговорим о Муданьцзяне.

— Начальник штаба не докладывал тебе плановую таблицу боя? — забирая полотенце, спросил Савельев. — Нет? Сегодня же в ночь предлагает двинуть войска на Муданьцзян… Подумай.

— Думал, потом доложу, — отозвался Виктор Борисович. — Как ты смотришь на то, чтобы предложить генералу Сато вывести войска из Муданьцзяна и обещать до времени не вводить свои?

— По-моему, тщетная попытка, — ответил Савельев. — Это же его твердыня: каждый дом — бастион.

— Понимаешь, Георгий, — задумчиво снова заговорил Виктор Борисович. — Мы должны испытать все, чтобы избавить население от бедствия, а город от разрушения. В городе сто тысяч человек! Сто тысяч!

— Да, но предприятие несколько необычное… Попытайся! Посоветуйся с членом Военного Совета фронта…

— Старший лейтенант Любимов обратился ко мне с просьбой отправиться в Муданьцзян на разведку, — проговорил Смолянинов, внимательно следя за командующим. — Он когда-то жил и учился там, хорошо знает город.