Шрифт:
Начальник филиала выслушал приказ молча. Икота усилилась, по его лицу скользнул ужас.
— У меня здесь восемь тысяч грызунов, — загробным голосом прохрипел он.
— Каких грызунов? — сразу даже не понял Хасимото.
— Крыс, мышей.
— Всех выпустить.
— Но они содержались впроголодь и сейчас очень, опасны для населения и животных! — ужаснулся начальник филиала.
Хасимото молчал. Он сузил, почти закрыл глаза, в них сверкнул холодный блеск.
— Всех выпустить.
Начальник филиала поклонился.
— Кто назначен для поездки в Харбин? — обратился генерал к начальнику жандармерии.
— Майор Танака, — ответил тот. — Он ранен и вряд ли будет полезен для других операций.
Хасимото утвердительно кивнул головой.
* * *
В воскресенье князь Долгополов по приказу Кислицына выехал в Линькоу для изъятия разосланных в свое время совершенно секретных инструкций харбинской ЯВМ[28] по службе секретной войны и переговорных кодов с находящимися в России агентами. В пути князь узнал, что Линькоу уже занято «красными», поезд идет только до Муданьцзяна и сошел на станции Хэндаохэцзы.
Обратно он мог выехать только через три часа. Чтобы не привлечь к себе излишнего внимания, Долгополов покинул вокзал и малолюдными улицами направился к командиру местного белогвардейского отряда, племяннику генерала, Карцева по жене, подполковнику Kуракову. В 1939 году они вместе проходили подготовку в Токио в школе «Накано» по агентурно-разведывательной службе. У Куракова не подтвердились дарования шпиона, и он был отчислен. На радостях перед отъездом подполковник напился и в январский холод решил омыть свое бренное естество в священных водах Японского моря. Это священнодействие стоило бы ему жизни, не подвернись рыбачьи джонки. В пути, воспылав любовью к божественному микадо, с криком: «Его величеству, банзай!» он швырнул за борт двух маньчжурских таможенников и сам бросился в море. Все трое были выловлены рыболовной сетью.
Наблюдавшие эту сцену японские офицеры засвидетельствовали его верноподданничество монарху и избавили подполковника от весьма печальных последствий.
В обществе Кураков считался бурбоном и забулдыгой, жил холостяком. Рассерженный главком, несмотря на просьбы Карцева, сослал подполковника в провинцию, хотя и на видную должность.
К своему удивлению Куракова князь нашел в превосходном настроении за бутылкой коньяка и тарелкой печеных яблок.
— Наливай, князь, во славу японского оружия, предложил тот, нисколько не удивляясь появлению Долгополова. — Мечешься, как волк в горящем лесу, припекает?
— В Линькоу направлялся, — словно оправдываясь, пояснил князь.
Физическая сила подполковника и находивший иногда на него раж постоянно устрашали и настораживали. Долгополова.
— Фью-ю! — присвистнул Кураков. — Еще с утра Генерал Савельев измолотил там хваленую «Надежду империи». — Придвинувшись к князю, таинственно добавил: — Ковальский с отрядом послал японских благодетелей подальше от здешних мест и махнул в сопки сдаваться на милость победителей.
— Что ты говоришь? — ужаснулся Долгополов, — Вот скотина!
— Скотина? — вдруг стукнул кулаком по столу Кураков. Тарелка с грохотом подпрыгнула, роняя яблоки, бутылка опрокинулась и булькая скатилась на пол. — А куда же, ваше сиятельство, прикажете податься? Как наши духовные отцы Семенов, Гамов, Кислицын ринуться уничтожать «краснопузую сволочь»? Да они и нас и Японцев ногтем, как вошь, раздавят! Силища какая идет! Бетонные укрепления завалюшками разлетаются! Хинган за два дня преодолели! Мы же только в приладке черной меланхолии шипим: «Дерьмо, дерьмо!»
Подполковник отшвырнул ногой пустую бутылку, подошел к буфету и достал графин со спиртом. Налив стакан, выпил, задохнулся. Подняв с полу печеное яблоко, сердито зашаркал зубами и успокоился…
— Это, сиятельнейший, не россейские солдатушки Куропаткина, — снова заговорил он, держа графин в руке. — Они японцам припомнят позорище Портсмутского Мира! — Он быстро прошелся по комнате и остановился перед Долгополовым: — Куда прикажете? В Америку? За каким дьяволом? Янки хорошо знают, что мы работали на японцев. Подштудируют, подучат и отправят опять же в Россию. Так лучше уж сразу нести повинную голову на плаху… Так-то, князь! Россия — она есть Россия. Сколько не скитайся по свету, а ее из души не вырвешь. Вон духовенство благодарственные молебствия служит во славу русского воинства. Что же, жеребячье сословие тоже коммунисты? Нет! Тут выбор простой: или с русскими или по-ермиловски — пулю в лоб…
Долгополов молчал. Ему теперь хотелось скорее отделаться от Куракова. «Хам! Предатель! — душила его бессильная ярость. — За свою шкуру дрожит!.. А ты за что печешься? За здравие японцев?.. Бежать… бежать! Куда?»
— Махни, сиятельство, на все рукой и дуй со мною, — словно прочтя его мысли, предложил Кураков. Его грубое, но красивое лицо сверкнуло хитрецой и удалью. — Сегодня в ночь японцы приказали выступить отряду на позиции в Эхо, их душонки прикрывать… Я им прикрою!..
Долгополов резко встал, молча кивнул на прощанье головой и направился к дверям, но взгляд Куракова пригвоздил его к месту.