«Выразите настоятельное желание, чтобы Япония приняла решение в ближайшее время напасть на Россию», — стоял перед глазами текст телеграммы фон Риббентропа.

Осторожность японской политики была для посла понятна. Кому, как не ему, было знать, что японцы сами хотят владычества над миром. Отт ясно представлял себе, какие глубокие противоречия разделяют Германию и Японию. И все же другого выхода, кроме войны с Россией, у Японии нет. И захваченное в войне на океане и позиции в Китае — все полетит к черту, если в тылу останется сильная Россия…

Переодевшись, посол включил Берлин и уселся у камина. Ласкающее тепло и музыка успокаивали его. Отт любил Германию. Могущество и величие фатерлянда переполняли эфир: шумная мелодия маршей, торжественно уверенный голос диктора. «Да, мы — сила! Но русские?» — Отт нахмурился и рывком повернул переключатель. Словно назло ему Москва передавала о потерях войск фюрера.

— Русская служба информации скоро уничтожит всех немцев, — буркнул Отт.

Постучав, вошел атташе:

— Уже двадцать минут восьмого. К восьми вас приглашал Тодзио.

…В кабинете, кроме самого Тодзио, находились вице-премьер и командующий Квантунской армией. После обмена приветствиями Отт выжидающе посмотрел на премьер-министра. Тодзио сидел, сложив восковые руки на столе, и слегка качал головой, словно соболезнуя чему-то. Посол, наконец, не выдержал молчания и, тихо прокашлявшись, спросил:

— Господин премьер-министр, каково решение его величества императора Японии по вопросу войны?

Тодзио, взглянув на Умедзу, чуть заметно кивнул. Главнокомандующий резко встал и сухо проговорил:

— Господин посол, ход вашей кампании намного отстал от плана, хотя и опередил мобилизационные возможности нашей страны. Неосмотрительность вредна и непоправима в военном деле. Это вы чувствуете на собственном опыте. Тем более, когда на карту ставится судьба страны…

— Простите, господин главнокомандующий, о каком опыте вы говорите? — изменившись в лице, спросил Отт.

— Я говорю, господин посол, о московской операции, — жестко ответил Умедзу, глядя в глаза Отта. — Она не совсем удачно подготовлена и начата. Это печальный факт. Ни мы, ни вы не желаем его повторения.

Умедзу коротко, по-военному, поклонился. Отт долго молчал. Повернувшись к Тодзио, он, не скрывая раздражения, спросил:

— Господин премьер-министр, остается ли Япония верна общим стремлениям Тройственного союза?

Тодзио медленно поднялся и торжественно заговорил:

— Политика моей страны предопределена небом. Ничто и никто не в силах ее изменить, пока она не восторжествует… Империя является смертельным врагом России. Владивосток постоянно представлял собой угрозу с фланга в наших международных устремлениях. Сейчас наступает время устранить эту угрозу навсегда, — бледные тонкие губы Тодзио скривились в усмешке. — Цель Тройственного союза — цель Японии.

— Когда же императорская ставка считает возможным начать военные действия на Севере? — прямо спросил Отт, пристально глядя в глаза Тодзио.

Премьер-министр долго молчал.

— Если ход войны на Западе примет благоприятный для моей страны оборот, мы применим оружие для решения северных проблем… — он взглянул на Умедзу, этой весной.

3

После побега Кривоступенко на батарее не стало слышно привычных шуток, смеха. Разведчики ходили молчаливые, хмурые, злые. В свободное время собирались в укромных уголках по три-четыре человека и вполголоса о чем-то разговаривали. Любопытных из соседних подразделений встречали недружелюбно и на расспросы не отвечали. Только Бурлов и Новожилов внешне казались прежними.

Они все время старались быть с бойцами. Новожилов даже начал читать разведчикам вслух «Разгром» Фадеева, и они каждый вечер собирались около него.

После отправки Калмыкова в госпиталь и похорон Галкина Курочкин вынужден был оставаться до конца следствия в батарее.

— Поеду в штаб армии, буду просить мой перевод пока отставить, — сообщил он Бурлову.

— Знаешь, капитан, мы часто своему «я» придаем больше значения, чем коллективу, — в первый раз за все время разговора с Курочкиным вспылил Бурлов. — Я добился, я просмотрел! Есть, мол, «я» — фигура и «они» — коллектив — «пешки». Ты видишь в этом собственный промах: «Я не усмотрел!» А мне кажется, что тут нужно видеть больше — отсутствие хорошего коллектива. Поэтому и надеешься на свое «я» больше, чем на коллектив. Этот отщепенец жил вместе со всеми. А пришла кому-нибудь в голову мысль поинтересоваться: кто с ним рядом? Нет! Почему? Да потому, что узаконили аксиому: мы — командиры — воспитываем, они — бойцы — воспитываются. Коллектив и его ответственность где? Коммунисты, комсомольцы где? В нашем коллективе, если его правильно нацелить, достаточно сил, чтобы избежать повторения горького урока. А тебе нужно выполнять приказ и не торговаться. Я, может быть, больше тебя виновен.

Курочкин молчал. Потом, спутав Бурлову волосы, невесело засмеялся:

— Черт лохматый, гонишь?

— Советую, — серьезно ответил Федор Ильич. — Здесь мы и без тебя справимся.

Уезжал капитан ясным морозным утром. Рощин выстроил бойцов. Курочкин, по-старому, подошел к строю твердым, размеренным шагом.

— Смирно! — скомандовал Рощин и отрапортовал:

— Товарищ капитан! Личный состав полубатареи выстроен по вашему приказанию. Докладывает командир взвода старший лейтенант Рощин.