С девяти часов к аэродрому потянулись машины с представителями городских властей и руководителей различных «добровольных обществ» русских белоэмигрантов. В десять часов утра подъехал Кислицын с Карцевым и Ермиловым. Отвечая на поклоны, он излишне оживленно шутил и тревожно поглядывал то на дорогу, то на восточную часть неба.

Наконец в двенадцатом часу отдельной колонной, как на параде, появились массивные лимузины с руководителями японской военной миссии и высших чинов харбинского гарнизона.

К старшему генералу, придерживая саблю, подбежал комендант города и вполголоса удовлетворенно доложил:

— Господин генерал, ваши указания по организации и поддержанию порядка выполнены.

— Уберите этих подальше, — небрежно махнул тот рукой в сторону Кислицына и собравшейся около него эмигрантской знати.

В небе послышался гул самолетов. Описав круг, на аэродром опустился самолет Умедзу. Следом за ним сели сопровождавшие его истребители.

Главнокомандующий выслушал рапорт и, не обращая внимания на приветственные восклицания, уселся в машину. Умедзу был в плохом настроении. Оно объяснялось тем, что генерал увидел на границе и узнал из докладов командиров соединений. Эти сообщения превзошли все его ожидания. За восемь месяцев русские проделали работу, в другое время занявшую бы годы. Пограничные укрепления, которые не так давно легко можно было сломить, превратились в «мертвую» полосу. И если в Токио еще многие считали, что сопротивление русских легко преодолеть, то генерал Умедзу не разделял этого мнения. Он считал, что его армия предназначена для завершающего удара по Советам. И этот удар может стать последним только тогда, когда основательно пошатнется фронт России на Западе…

Первые три дня Умедзу инспектировал части харбинского гарнизона. На четвертый — посетил отряд. С лабораториями и производственными помещениями главнокомандующего знакомил сам генерал Исии. Их сопровождала группа ведущих специалистов.

В главном корпусе Умедзу осмотрел цилиндрические котлы, в которых приготовлялась питательная среда из агар-агара и мясного экстракта.

— Обе системы котлов рассчитаны на восемь тонн питательной среды. Это дает возможность в течение месяца снимать триста килограммов бактерий, — пояснил Исии, чувствуя как обычно в таких случаях возбуждение.

Следующее отделение было заставлено плотными ящиками. Заглянув через отверстие в один из них, главнокомандующий брезгливо поморщился. Там копошилась живая масса блох.

— Это главные силы моей «армии», господин главнокомандующий, — улыбнулся Исии. — Все они заражаются, и каждая несет смерть.

Умедзу быстро миновал длинные ряды ящиков, прошел через предупредительно открытые двери дальше.

— Противный запах. Как в зверинце, — заметил он.

— Здесь расположены «обслуживающие войска», — Исии сдвинул с одного ящика крышку.

Между узкими решетчатыми перегородками метались крысы. Они смотрели на людей голодными, блестящими глазами, зло повизгивая.

— Сколько их в этом корпусе? — спросил главнокомандующий.

— Более десятка тысяч, господин главнокомандующий. Их содержат впроголодь. При необходимости крысы получают зараженное мясо и заражаются сами. Их кровь потом становится пищей и источником заражения блох, — доложил Исии.

Во внутреннем корпусе, без окон, при электрическом свете, Умедзу увидел в глухих камерах с толстыми застекленными дверями прикованных к стене людей. «Китаец, европеец, женщина», — мысленно отмечал он, догадываясь об их назначении.

— Здесь мы испытываем силу бактерий, — пояснил. Исии. Его глаза скучно скользили по камерам, не замечая в них людей. И только в своем кабинете, от потолка до пола увешанном схемами, чертежами, эскизами, иллюстрирующими результаты применения бактериологического оружия, Исии снова ожил.

— Венец нашей работы, — погладил он сухой бледной рукой глянцевый корпус бактериологического снаряда. Это была бомба «И», которой не имел еще мир. Ей он посвятил двадцать лет мучительных исканий. И он гордился ею. Теперь он жил только для нее.

Через час машина Умедзу, волоча длинный шлейф пыли, направилась к опытному полигону отряда Семьсот тридцать один. Дорога пролегала по узкой сумрачной пади. Главнокомандующий откинулся на подушку сиденья и по привычке закрыл глаза. У станций Аньда, проскочив под угрожающе нависшими над дорогой скалами, машина вырвалась на широкое плато. Там виднелись столбы с прикованными к ним людьми. Их головы были прикрыты металлическими щитами. У некоторых такие же щиты защищали и туловище. Обнаженными оставались лишь отдельные участки тела. Взглянув на полигон, Умедзу спустился в глухое железобетонное убежище. Усевшись около стереотрубы, он кивнул головой смотревшему на него Исии.

— Прошу начинать.

Тот поклонился.

А В левом углу полигона, господин главнокомандующий, десять бревен[11] в пяти, метрах друг от друга, — пояснил Исии и громко скомандовал: — Сектор шестой! Огонь!

В пятидесяти метрах от прикованных людей поднялся столб земли, огня и дыма — электрическим током была взорвана осколочная бомба. Подопытные люди судорожно задергались, закорчились, послышались дикие, душераздирающие вопли раненых.

— Опыт удачный! — довольно доложил Исии. — Все десять получили ранения, а с ними — и сибирскую язву. Через три-пять дней они умрут, возврата к жизни для них нет. — На сухом лице генерала выступили мелкие капли пота. — Сектор четвертый! Чума! Огонь! Сектор одиннадцатый! Газовая гангрена… Огонь! — выкрикивал он в перерывах между грохотом взрывов.