— Увидимся завтра, — бросаю я, бросаясь к Гаррету, моя улыбка становится еще ярче по мере того, как я иду. — Привет, здоровяк.

Складка между его бровями не разглаживается, когда он смотрит на меня сверху вниз, и когда он наконец шепчет: «Привет», — я достаточно хорошо понимаю, что что-то не так.

Я хватаю его за локоть и тащу к ожидающей машине, отчаянно желая уединения.

— Я скучала по тебе. Как долетел?

— Хорошо, — бормочет он, и прежде чем я успеваю спросить его, что не так, он усаживает меня на мое место и закрывает дверь. Я точно не выдумываю: он задерживается у двери, делая вид, что ищет ключи, которые я видела у него в руках минуту назад. Когда он, наконец, забирается внутрь, возвращается прохлада улицы, забирая тепло его нагретой машины.

Первое, что бросается в глаза, — это пустые подстаканники. Обычно Гаррет без спроса появляется с капучино и булочками с корицей, вручает их мне, согревая мои руки своим теплом, и прикасается губами к моим, прежде чем сесть за руль и спросить, как прошел мой день.

Меня беспокоит не отсутствие кофе, а отсутствие всего остального. Физический контакт, гребаный зрительный контакт, даже разговор — всё это исчезло, оставив нас ехать в напряженной тишине. И я понятия не имею, почему.

— Все в порядке, Гаррет? — я умираю от желания взять его за руку, но он продолжает держать ее приклеенной к рулю, и я скучаю по тому, как кончик его пальца скользит по моему бедру. — Ты выглядишь расстроенным.

— Нормально, — это единственное слово произносится так тихо, что я едва его слышу.

Мой разум лихорадочно прокручивает события, пытаясь понять, что я могла сделать не так за те несколько часов, прошедших с момента нашего разговора. Гаррет никогда раньше не злился на меня, и эта внезапная пропасть между нами делает атмосферу тяжёлой и угнетающей. Мы словно снова стали незнакомцами, осторожно ступая вокруг слов, которые на самом деле хотим произнести.

Пока он не открывает рот.

— Ты собираешься сказать ему, чтобы он держал свои руки подальше от тебя, или мне это сделать?

Мое сердце замирает.

— Что?

Гаррет крепче сжимает руль, не сводя глаз с дороги.

— Мне не нравится, как он к тебе прикасается.

— Гаррет… Саймон — мой партнер по танцам. Он должен прикасаться ко мне.

— Ты не хуже меня знаешь, что он хочет чего-то большего. Я могу смириться с тем, как он прикасается к тебе, когда вы танцуете, но я не потерплю, чтобы он касался тебя все остальное время, как будто думает, что ты принадлежишь ему.

— Ладно, прекрати, — я поворачиваюсь на своем сиденье, сцепив руки перед собой. — О чем ты говоришь? Я не принадлежу Саймону. Я никому не принадлежу.

— Верно, — отрывисто соглашается Гаррет. — Ты счастлива, что не замужем.

— Ты можешь, блять, посмотреть на меня? — огрызаюсь я. — Почему ты на меня злишься?

— Я на тебя не злюсь, — лжет он. — Я повторяю мысль, которую ты уже пару раз высказывала.

— Мысль, о которой я явно не знаю, так почему бы тебе не просветить меня? — я складываю руки на груди и жду, пока он заезжает на парковку, отыскивая свое место.

— Ты не хочешь встречаться со спортсменом. Ты не хочешь быть в отношениях. Ты счастлива быть одинокой и предоставленной самой себе, — он произносит каждое предложение так, словно оно высечено на камне, сухожилия напрягаются в его сжатых кулаках. — Ты сказала это уже три раза.

— Три раза?

— Когда Габби назвала тебя моей девушкой на Рождество, когда мы были в том клубе на прошлой неделе, и пару дней назад, когда ты сказала Картеру, что не хочешь быть ни к кому привязанной, что ты счастлива быть сама по себе.

Мои мысли возвращаются к моему последнему визиту к Картеру и Хэнку, где Хэнк приставал ко мне с просьбой впустить кого-нибудь, найти своего партнера так же, как Картер нашел своего. Но я уже нашла своего человека, я просто не могла сказать им об этом.

— Это были всего лишь слова, — тихо заверяю я, утихомиривая гнев. — Я же не могу сказать, что сплю с лучшим другом моего брата, правда? Никто не должен знать о нас.

— И когда ты сказала Саймону, что мы просто друзья, что наши отношения — это всего лишь удобство… это тоже были просто слова? — Несмотря на резкость в его тоне, в нем ощущается уязвимость, которая бурлит прямо под поверхностью, словно он на грани того, чтобы расколоться. Я не хочу, чтобы он сломался, но я хочу, чтобы он впустил меня.

— Гаррет, — нежно уговариваю я, кладя руку ему на щеку. Мое сердце сжимается, когда его взгляд находит мой, печальный, злой и потерянный. — Ты ревнуешь?

Его глаза мерцают, и в горле снова встает этот чертов комок, когда он отводит взгляд.

— Я знаю, иногда тебе трудно выразить свои чувства словами. Мне нужно, чтобы ты поговорил со мной прямо сейчас. Я слушаю.

— Я-я… я не могу… — его колено начинает подпрыгивать, пальцы растягиваются на нем, прежде чем снова сжаться. Он запускает руку в волосы, сбивая шапку и дергая за эти золотистые волны. — Я не могу думать. Я не могу говорить. Черт. Я ненавижу это.