— Ненадолго, — признаю я. — Но, может быть, иногда нам нужно опуститься на самое дно, чтобы увидеть всё с новой перспективы. Ты справился, проделал огромную работу и вернулся сильнее, чем когда-либо. Ты стал таким отцом, о котором я всегда мечтала, и я благодарен за то, что знаю этого человека, за то, что именно его знают мои сестры. Тот факт, что ты боролся и что иногда всё ещё продолжаешь бороться, не делает тебя неудачником. Это делает тебя человеком.

Слезы собираются в его глазах и начинают медленно скатываться по щекам.

— Ты и твои сестры — единственное, что я сделал правильно. Я так горжусь тобой.

— И я горжусь тобой.

* * *

Когда я въезжаю на подъездную дорожку, в доме темно, если не считать слабого отблеска света над плитой, который я вижу из окна над кухонной раковиной. Мама оставляет его включенным на случай, если кто-нибудь проснется посреди ночи.

Нога моего отца подпрыгивает на пассажирском сиденье, взгляд устремлен на входную дверь, пока он крутит в пальцах свой чип трезвости.

— Что, если она снова меня бросит?

— Я думаю, она простила тебя за вещи похуже, чем участие в крупном увольнении. У мамы большое сердце. Она не сдается без боя.

Выражение его лица говорит мне, что он знает, но страх в его глазах говорит о том, что он уже достаточно раз подводил ее, и он не сможет выжить без нее во второй раз.

— Если это случится, мы справимся с этим вместе. Но тебе нужно верить, что ваши отношения достаточно крепки, чтобы выдержать это вместе.

Тишина заполняет машину, пока он удерживает мой взгляд, и когда он кивает, я выключаю двигатель. Выйдя из машины, он обнимает меня, объятие, в котором я не знал, что нуждаюсь.

— Спасибо, что веришь в меня. За то, что дал мне гораздо больше шансов, чем я когда-либо заслуживал.

Я надеюсь, однажды он поймет, что всегда стоил каждого второго шанса.

В ту секунду, когда я переступаю порог, гостиную освещает свет, ненадолго ослепляя меня, когда моя мама вскакивает с дивана.

На ее искаженном горем лице отразилось замешательство.

— Гаррет? Что ты здесь делаешь?

Я отхожу в сторону, и мой папа делает один неуверенный шаг вперед, затем другой.

— Лукас, — тихо выдыхает мама, прижимая ладонь ко рту, когда слезы наворачиваются на ее глаза.

— Мне так жаль, — тихо говорит он, и я вижу, как слезы текут по их щекам, прежде чем моя мама бросается в его объятия.

Я крадусь по темному коридору, поднимаюсь по лестнице. Двери всех спален открыты, все кровати пусты, кроме кровати Алексы. Когда дверь со скрипом открывается, я вижу, что все три мои сестры прижались друг к другу. Лунный свет падает на их лица из эркерного окна, освещая трепещущие веки Габби.

Она садится, моргая.

— Эй? Кто там?

Включается прикроватная лампа, и Алекса с трудом садится, протирая глаза кулаками.

— Гаррет?

— Гаррет! — Габби вскакивает с кровати и подбегает ко мне в пижаме с котенком.

— Ш-ш-ш, — я обнимаю ее, когда она прижимается головой к моему туловищу. — Не разбуди Стефи.

— Ты пришел домой? — спрашивает Алекса, наблюдая, как я несу Габби обратно в кровать.

— Ты сказала, что я тебе нужен.

Ее нижняя губа дрожит.

— Так ты вернулся за нами?

Я наклоняюсь и целую ее в макушку. Алексе нравится притворяться сильной и жесткой, но у нее такое же мягкое сердце, как у Дженни.

— Я всегда буду рядом, когда понадоблюсь вам. А теперь ложитесь спать. Я просто хотел проведать вас.

Габби улыбается мне, откидывает одеяло и похлопывает по матрасу.

— Ты будешь спать с нами?

Я хихикаю.

— Здесь нет места.

Она надувает губы, придвигаясь ближе к Стефи в середине.

— Мы можем потесниться.

Я бросаю взгляд на Алексу, неуверенность танцует на ее лице. Медленно, ее брови разглаживаются, и она опускает голову обратно на подушку, переводя взгляд на пустое место рядом с Габби.

— Кто-нибудь из вас храпит? — спрашиваю я.

— Только Лекс, — заявляет Габби. — Как дальнобойщик, говорит папа.

— Заткнись, заткнись, болтушка.

Смеясь, я снимаю толстовку и бросаю ее в угол комнаты, оставаясь в футболке и спортивных штанах, когда забираюсь в двуспальную кровать моей сестры, довольный тем, что в какой-то момент ночью я с нее свалюсь.