Когда она возвращается, включен спортивный канал, я готов к игре и вымыл посуду.

Дженни засовывает руку в миску с вишневыми мармеладками, которые я только что насыпал.

— Прости, я сказала, что ненавижу тебя. Это было сгоряча.

— Все в порядке. Шрам — мудак.

— Злодей Диснея.

Я посмеиваюсь, и достаю из холодильника еще одно пиво.

— Хочешь еще?

— У меня не было первого, и нет, спасибо. Я не пью.

— О.

Дженни тянется к ключице, будто собирается теребить ожерелье. Вместо этого ее пальцы порхают по обнаженной коже. Я замечаю, как резко вздымается ее грудь, и она быстро отводит взгляд.

Я возвращаю пиво, и беру вместо него энергетик.

Дженни хмурится.

— Ты можешь пить, Гаррет. Меня это не беспокоит. Просто я сама не пью.

И это выбор, который я буду поддерживать, когда мы рядом. Если бы пьяный водитель забрал кого-то у меня, я не знаю, смог бы я когда-нибудь снова даже просто смотреть на алкоголь.

Иногда я сам не знаю, зачем вообще начал пить. Я никому бы не пожелал детства, где приходилось наблюдать за отцом, который напивается. По правде говоря, это мало было похоже на детство. В конце концов, я, наверное, решил, что не позволю ему забрать у меня что-то еще, что у меня будет контроль, которого нет у него, и что я буду делать выборы лучше.

Я направляюсь к дивану с энергетиком и свежим пакетом льда и, заметив озадаченное выражение лица Дженни, объясняю:

— Для твоей лодыжки.

— А, — она нерешительно кладет ногу на подушку на кофейном столике, и резко вдыхает, когда я прикладываю лед к ее лодыжке. — Спасибо.

Я не отрываю глаз от телевизора, когда игра начинается.

— Что произошло на самом деле? — мне не нужно знать Дженни слишком близко, чтобы понять, что ответ, который она дала мне в лифте два дня назад, был чушью собачьей.

— Подвернула во время танцев.

Краем глаза я замечаю, как она грызет большой палец.

— Я думал, ты споткнулась о свою сумку?

Она поворачивает голову в мою сторону.

— Почему ты спрашиваешь, если я уже дала тебе ответ?

— Почему ты врешь?

— Ты такой надоедливый, — она засовывает руку в миску с попкорном. — Я споткнулась о своего партнера по танцам. Ну вот, ты доволен?

— Стив?

Она хихикает.

— Саймон. Картер называет его Стивом только для того, чтобы позлить.

— Картер ненавидит его, — он всегда ворчит по поводу того, что Дженни пора бросить парные танцы и уходить в соло. — Говорит, что тот хочет залезть к тебе в штаны.

Дженни пренебрежительно хмыкает, затем вскакивает на ноги.

— Офсайд! Это был офсайд! Ты так ни одну оранжевую карточку не выдашь, приятель, когда так игнорируешь нарушения!

Из-за того, что она продолжает кричать на судью, мне требуется одна минута, чтобы забыть тот факт, что она не хочет говорить со мной о своем партнере по танцам, и еще четыре, чтобы осознать, что она, возможно, мой самый любимый человек, с которым я когда-либо смотрел хоккей. Я даже забываю о том, как сильно боялся упустить всё самое интересное из-за пропущенной поездки.

Когда начинается третий тайм, Дженни уже охрипла, а у меня болит живот от смеха.

— Если ты просто хотел посмотреть игру, господин судья, тебе стоило просто купить билет как всем остальным. Ты отстой, судья, — она бросает кусочек попкорна в судью в телевизоре, и целую пригоршню в меня. — Перестань смеяться надо мной.

— Я не могу. Смотреть хоккей с тобой — весело. Мои сестры ненавидят хоккей, или считают себя слишком крутыми, чтобы смотреть его. Они посещают всего одну или две игры в год и большую их часть проводят, уткнувшись в свои планшеты или строя ребятам глазки.

Дженни хихикает.

— Сколько у тебя сестер?

— Три.

— Сколько им?

Сжав челюсти, я выстраиваю даты в уме.

— Э-э, двенадцать, десять и девять.

Дженни поворачивается в мою сторону, положив ноги на подушку между нами. Пальцы ее ног выкрашены в бледно-розовый цвет, резко контрастирующий с черными ногтями на руках.

— Ого! Какая большая разница в возрасте.

— Мои родители расстались на пару лет, а потом снова сошлись, и были слишком заняты. Когда мне было тринадцать, я услышал больше нужного, и они снова поженились. Девять месяцев спустя появилась Алекса. Я быстро научился убегать из дома, когда они смотрели на друг друга тем самым взглядом.

Дженни хихикает, вытягивая ноги, упираясь пальцами в мое бедро. Она либо не замечает, либо ей все равно.

— Это здорово, что у них все получилось. Ты, должно быть, был счастлив.

— Определенно, — больше всего я рад, что мой папа впервые на моей памяти был трезв. — А какими танцами ты занимаешься?

— В основном контемпорари. Это мое любимое направление. Я выросла на балете, но влюбилась, когда открыла для себя контемпорари.

— Почему так?

Она морщит нос.

— В балете слишком много правил.