— Что-нибудь еще? — Спрашивает Гаррет, обводя языком мой пупок. Он берет фиолетовый камень зубами, слегка потягивает, и это простое действие подводит меня ближе к пику. Я уже готова сойти с ума, наблюдая за тем, как он опускает лицо. — Продолжай, солнышко. — Он проводит языком по тугому бугорку нервных окончаний, подразнивая меня. — Ответь на вопрос.

— Я-я-я… — Я мотаю головой, закрывая лицо руками. Что со мной случилось? Что он сделал со мной всего за несколько недель? Я схожу с ума, и вместо того, чтобы переживать об этом, хватаю его за волосы, и удерживаю на месте, пока он водит языком по кругу и буквально умывается мной. Я выкладываю все о предложенной мне работе, о потенциальной новой жизни, которая ждет меня в Торонто после окончания учебы.

Язык Гаррета прекращает свои ласки, и он медленно убирает игрушку. Он кладет щеку на внутреннюю сторону моего бедра, надув губы.

— Почему ты так на меня смотришь? И что более важно, — я указываю на свою промежность, — почему ты не доедаешь десерт? Я не прочь сесть тебе на лицо и кончить на тебе.

Гаррет усмехается.

— Ты можешь сесть мне на лицо в любой день, солнышко. — Он медленно вытаскивает палочку, улыбаясь моему горловому стону. — Я смотрю на тебя так, потому что ты только что ограничила по времени лучшее развлечение, которое у меня когда-либо было.

Я сжимаю его руку, молча прося о большем, но он не смягчается.

— Лучшее развлечение? Ты даже не трахаешься.

— На самом деле мне плевать.

— Я не знаю, хочу ли я ехать, — признаюсь я.

Его брови опускаются.

— Почему бы и нет?

— Я не уверен, что это, ооо, то будущее, которого я хочу для себя. — Я запрокидываю голову, когда из моего горла вырывается сдавленный раздраженный и одновременно довольный звук. — Гаррет, пожалуйста.

— Мы поговорим об этом позже. — Его взгляд удерживает мой, игривый, дразнящий, пока он неторопливо прокладывает дорожку вверх по моей щели. — Сейчас я закончу трахать тебя. — Он быстро пронзает меня дилдо, и самодовольно улыбается, когда я выкрикиваю его имя.

Рот Гаррета посасывает мой клитор, когда он входит и выходит, быстрее, жестче, каждый раз ударяя по тому месту, пока я не превращаюсь в хнычущее, дрожащее месиво, умоляющее о том, чтобы кончить. Он сжимает мое горло, скользя вверх по моему телу, прикосновение его взгляда собственническое и дикое. В животе разливается неистовое наслаждение, когда он доводит меня до такого оргазма, который я никогда ранее не испытывала.

— Мне чертовски нравится смотреть, как ты кончаешь, и мне чертовски нравится быть тем, кто доводит тебя до оргазма. — Его рот накрывает мой в обжигающем, всепоглощающем поцелуе, от которого у меня перехватывает дыхание. Он прижимается своим лбом к моему, наблюдая, как я расслабляюсь. — Кончи для меня, солнышко, — требует он, и я подчиняюсь, впиваясь ногтями в его плечи, и он проглатывает свое имя, слетающее с моих губ, снова и снова.

Подушечки его пальцев глубже вдавливаются в мое горло, когда он заставляет меня встретиться с ним взглядом.

— Видишь, как ты еще можешь говорить через это? Этого не случится, когда мой член будет внутри тебя.

* * *

— Ты собираешься сказать мне, почему ты не хочешь устроиться на работу своей мечты в Торонто? — Рука Гаррета сжимает мою, поднося ложку ко рту, и я хмурюсь, когда он проглатывает мои кукурузные хлопья. Он уже съел две миски.

— Почему все продолжают говорить, что это работа моей мечты?

— Разве нет?

— Да. Нет. Не знаю. — Глядя на выражение его лица, я смеюсь. Когда он снова тянется за моей ложкой, я запихиваю ее себе в рот. — Я хотела танцевать, и хотела учить этому. Просто… — Я пожимаю плечами. — Мое мышление постоянно меняется. Я провела свое детство, мечтая стать балериной, танцевать в «Щелкунчике» в Нью-Йорке. Но потом я выросла, и все мои мечты о балете вылетели в окно.

— Значит, ты больше не хочешь преподавать?

— Не знаю. Я любила балет, и он служил определенной цели в моей жизни. Он подпитывал мою любовь к танцам. Но это не я. Как мне научить тому, чем я больше не увлечена? Моя страсть где-то в другом месте.

— В контемпорари? — Спрашивает Гаррет, выпивая молоко из моей тарелки, как только я зачерпываю последние хлопья.

Я опираюсь локтями на столешницу, опускаю подбородок на одну руку, а другой накручиваю волосы.

— Могу я сказать тебе то, чего никогда никому раньше не рассказывала?

— Конечно.

— Я… я хочу открыть свою собственную студию. Для детей. Я хочу научить детей самовыражаться, веселиться. Я хочу, чтобы они любили танцы так же сильно, как любила я, и люблю до сих пор. Я не хочу быть тем строгим учителем танцев, который заставляет сомневаться в каждом кусочке пищи, который кладешь в рот, который говорит тебе, что твоей жизни вне танца не существует. Должен быть здоровый баланс между страстной любовью к чему-либо и позволением этому быть частью твоей жизни, но не делать из этого всю жизнь. И честно? Я уже скучаю по своему отцу; я не хочу ставить себя в положение, когда я буду вынуждена скучать по остальным членам семьи.