— Да, мой милый ангел, — кричит она в ответ, не сводя с нас глаз. — Я иду!

Ее улыбка не дрогнула, когда она пронзила нас взглядом, постукивая красным ногтем по дверному косяку. Вся жизнь проносится перед глазами, когда я обдумываю все способы, которыми Картер причинит мне боль, будет медленно пытать меня, даже не убивая, просто чтобы иметь возможность проделать все это снова.

— Мы еще как собираемся обсудить это, — наконец говорит она просто, будто это не последний момент, когда у меня есть все конечности, и с этими словами она разворачивается и уходит от нас.

* * *

— Итак, все кончено.

— Кончено.

Дженни берет меня за руку и тащит в лифт.

— Потому что Кара сказала, что не расскажет.

Я киваю, нажимая на двадцать первый этаж.

— Так и было.

— Потому что она думает, что это было разово.

— Так и думает.

Дженни дрыгает ногой.

— Так что нам не стоит испытывать судьбу.

Я провожаю Дженни до ее двери.

— Определенно нет.

Ее рука дрожит, когда она вставляет ключ в замок, и когда она, наконец, открывает дверь, она смотрит на меня.

— Так мы договорились? Мы — все?

— Все, — шепчу я, наклоняясь к ней.

— Совсем все, — бормочет она, вздергивая подбородок.

Я вытягиваю шею.

— Все, как доеденный ужин.

Ее дыхание касается моих губ, теплое и сладкое.

— Воткни в меня вилку, с меня хватит.

Дженни с глухим стуком ударяется спиной о стену, когда мы врезаемся в нее, дверь за мной захлопывается. Я скидываю обувь, сбрасываю пальто и, не дожидаясь, пока Дженни снимет каблуки, срываю с нее платье и поднимаю ее к себе, обвивая ее ноги вокруг своей талии.

— Не все, — рычу я ей в шею, пока мы крадемся по коридору. — Ни хрена не все.

* * *

— Я думаю, мы сломали Адама.

— Мы определенно сломали Адама.

Дженни протягивает мне тарелку с холодной пиццей.

— С ним все будет в порядке?

Я проглатываю целый кусочек, прежде чем ответить, ведь мне нужно время подумать.

— Честно говоря, я не уверен. — Я пытался поговорить с ним на улице, но он продолжал закрывать уши руками и петь: «я не слушаю, я не слушаю». Он был изрядно пьян. Я мог бы притвориться, что это был плод его воображения.

Когда я заканчиваю, я ставлю тарелку на прикроватный столик и зеваю.

— Ты уходишь? — Дженни берет мою руку в свою, играясь моими пальцами. — Ты не мог бы остаться еще ненадолго? Мы могли бы пообниматься.

На моем лице медленно расплывается улыбка.

— Пообниматься?

Она пожимает плечом.

— Если хочешь.

— Если я захочу или если ты захочешь?

— Ты. — Она хихикает, отбрасывая мою руку, когда я тянусь к ее талии.

Я подползаю к ней.

— Знаешь, ты превращаешься в огромного плюшевого мишку. Кто бы мог подумать?

— Нет.

— Признай это, Дженни. — Я опрокидываю ее на спину, оседлав ее бедра, когда нависаю над ней. — Ты любишь обниматься. Тебе нравится обниматься со мной.

— Нет.

— Давай, Дженни. — Я толкаю ее носом в подбородок. — Признай это.

— Никогда.

Во второй раз за сегодняшний день мои пальцы опускаются на ее грудную клетку, и я с удовольствием наблюдаю, как Дженни извивается подо мной, визжа и хихикая, пока у нее не перехватывает дыхание.

Смеясь, я прижимаю ее к себе.

— Не могу поверить, что я когда-то так боялся тебя.

— Да, очевидно, мне нужно снова запугать тебя. — Дженни прижимается ко мне, кончики моих пальцев обводят ее лопатки, танцуют вниз по позвоночнику, к задней части талии. — Могу я тебе кое-что сказать, Гаррет?

— Конечно.

— Я не так-то легко завожу друзей. Мне трудно доверять людям. Я научилась мириться с тем, что мой круг общения невелик, но ты… ты сделал все лучше. — Ее сонные голубые глаза смотрят на меня снизу вверх, показывая мне уязвимость, которая скрывается за ними. — Я думаю, ты мой лучший друг. — Она опускает взгляд на мою грудь, ее щеки пылают. — Мне было бы действительно больно потерять тебя.

Взяв ее за подбородок, я заставляю ее посмотреть в мои глаза. Не знаю, что случилось, что дружба стала для нее такой сложной и недостижимой, что ее доверие стало такой ценностью, но она действительно очень сильно боится, что я просто уйду, что она все это потеряет.

Не потому ли она отказывается видеть то, что прямо перед ней, то, что у нас могло бы быть? Потому что она предпочитает дружить со мной, чем вообще ничего?

Я не могу обещать ей вечность, не тогда, когда не знаю, что ждет нас завтра, не тогда, когда она не готова идти по дороге, которая приведет нас от друзей с привилегиями к чему-то большему. Но я могу пообещать ей одну вещь.