Бренельд коротко кивнул, занятый тем, чтобы не пропустить ветер под роскошный алый плащ, а Ганахан поклонился столь учтиво, словно повстречал короля.

— Герцог! Рад видеть вас в добром здравии. Быстро вы добрались. Верхом?

— Ну, парень, может ты и думаешь, что столько не живут, но я еще не развалился от старости, чтобы ездить в носилках.

Щеки мальчика порозовели, и он открыл было рот, чтобы извинится, но герцог с улыбкой отмахнулся. Это у него тоже от матери — никто никогда не видел, чтобы Сейтер краснел.

— Покажешь сегодня, чему выучился? Отец тебя хвалит.

— Неужели, сир? Я не слышал.

Гронард довольно рассмеялся, хлопая юношу по плечу. Знает же, что хорош, не может не знать, но не куражится. Отличный малый.

— Не скромничай, молодой человек. Я — слышал.

Варейти одарила его столь теплой улыбкой, что Гронард на мгновение простил ей неподобающее поведение — радость материнского сердца кого хочешь разнежит. Бренельд же отвернулся, делая вид, что все его внимание поглощено упавшей за воротник соринкой. В его адрес похвал никто не слышал, но видит Единый — Сейтер не похвалил бы и самого Роланда Искусного, если бы видел, что тот может больше. Старайся, прилежно работай, не дай повода ругать себя — остальное приложится.

Ганахан не сдержал улыбку и обратил взгляд на ристалище, наблюдая за движениями отца так внимательно, будто записывал на свитках памяти. А Бренельд все пытался достать что-то, прилипшее к шее, и поворачивался вокруг себя, слово пёс за хвостом. Варейти потянула его за воротник, наклонила и вычистила невидимые соринки.

Да ведь он им как сын, внезапно подумал Гронард, следя за мягкими руками леди и за всей ее плавной фигурой. Сын, а не брат. И все-то Сейтер понимал, когда забирал пятилетнего ребенка из Хаубера, и было это не сумасбродство, не каприз молодой жены, как полагали в свете, а хороший расчёт. Сам Гронард тоже озаботился женитьбой к шестнадцати — в этом деле чем раньше, тем лучше, — но в свои тридцать имел старшим отпрыском такого же мальчишку, как Ганахан, а других и того младше. О надёжном воспитаннике под двадцать в те времена можно было только мечтать.

Был ли Бренельд надёжен? Непонятно. Ленив точно был. Но что-то же он умеет, это видно. Боится только или стесняется. Можно было бы понять, если бы не возраст, все-таки девятнадцать — это уже очень много. Младший вон, в четырнадцать так же уверен в себе, как отец.

Гронард заметил, что мысленно уже зовет обоих сыновьями Сейтера. Что ж, так оно и есть, получается. Очень умно.

Бренельд наконец успокоился, избавленный от своих неудобств, и тоже принялся смотреть за поединком. На ристалище Сейтер перешел из защиты в наступление, с глухим стуком нанося удары по броне и щиту.

— Мечом, мечом работай! — крикнул он недовольно, так как юноша совсем не пытался контратаковать. Принц отступил и позволил ему провести несколько атак, отразив их без малейших усилий, а потом вдруг с размаху ударил парня кромкой щита в голову и тут же достал мечом шею. Тот сжался, закрывшись обеими руками, и потерял стойку.

— Это что? — презрительно бросил Сейтер, отходя назад и глядя на капитана новобранцев. Тот залился краской и попытался что-то ответить, но принц не слушал.

— Встал обратно! — крикнул он юноше. — И выложись по полной!

Новичок встал в стойку и Сейтер обрушил на него град ударов, гоня по кругу. Каждый из ветеранов Гвардии понимал, что он бьет вполсилы и дает шанс на контратаку, но лицо юноши побелело от страха, а другие новички, не умевшие еще понять того, что видели, замерли без единого звука.

Когда меч принца в пятый раз опустился на стальной шлем, оставив в нем новую вмятину, юноша воскликнул: «Сдаюсь!», — но Сейтер не остановился. Рядом с Гронардом зашептались:

— Не услышал?

— Похоже, нет…

Но герцог знал, что Сейтер слышал. Об этом говорило и презрение на лицах его латников — слуги принца разделяли его взгляды и слабости не терпели.

— Сдаюсь! — повторил новобранец, все медленнее отражая удары. Наконец, не понимая, почему бой продолжается, он просто опустил руки.

— С каких пор в Гвардии учат сдаваться?! — рявкнул принц и ударил юношу под колено, где не защищала броня, с такой силой, что тот рухнул на землю. В разом наступившей тишине слышно было только, как он мычит от боли, уткнувшись лбом в грязь площадки.

Пожалуй, это было уже слишком. Гронард поморщился, оглядывая двор. Гвардейцы молчали, люди Сейтера усмехались, Бренельд разговаривал с Варейти, будто ничего не случилось, а Ганахан напряженно барабанил пальцами по стальному наручу.

Капитан новобранцев выступил вперед, его лицо походило на каменную маску.

— Прошу простить, ваше высочество. Мы закончили тренировку и должны вернуться в казармы.

Поскольку тренировка едва началась, смелости капитана можно было только позавидовать.