Тот был уже на месте, у прямоугольной двери за пианино, и разглядывал коридор в щель между ставнями.

– Неясно, - подытожил он наконец.

– А как насчет верхних этажей? Уж там-то не опасно.

Словно в насмешку, сверху, прямо над нашими головами, послышался оглушительный грохот, а затем по доскам перекрытия подвала протопала кавалькада подгнивших ног. Больше про верхние этажи никто не заикался.

Ткнув стволами в сторону злосчастной двери, пианист объявил:

– Нам вниз.

– Обожди, Илюша, - сказала Агафья.

Один из посетителей, рыжий и приземистый господин, волочил за собой железнодорожную шпалу. Другой рукой он натягивал на голову гвардейский шлем. К нему подскочила Пелагея и взялась за бесхозный конец бруса; общими усилиями они навесили его поперек двери, продев в специальные пазы. Почти сразу же по бару прокатился дробный треск: дерево начинало сдавать. Шпала едва выдерживала; стальные и медные скобы, что удерживали ее на месте, гнулись.

В дальнем конце комнаты Пелагея разыскала железный ломик и приподняла с его помощью квадратный участок пола. Подоспевший крепыш придержал люк ногой.

– С восточным туннелем теперь ясно! — крикнул Пахом, захлопнув дверь и опустив засов.

Одновременно с лязгом металла последовала очередная неистовая атака на главный вход.

– Нижний подвал чист!
– объявила Пелагея.
– Ну как, будем оборону держать или линяем? Слово за тобой, госпожа Агафья.

– Что ж оно всегда за мной - то, так его дери!
– чертыхнулась она.

– Так ведь и бар, как его ни дери, твой.

Агафья застыла в нерешительности. Тем временем дверь переломилась аккурат по шпале: все, что было выше последней, потихоньку превращалось в обломки.

– Пахом, ты сказал…

– Восточный путь отрезан, госпожа.

– Не говоря уж об этом.
– Тут Агафья сморщилась: треснуло дверное полотно и в отверстии замаячило гноящееся глазное яблоко.
– Стало быть, надежды никакой?

Я вскинул винтовку на плечо и выстрелил. Гильза со звоном запрыгала по полу. Желтый глаз исчез, но его место тут же занял другой.

– Хороший выстрел, - похвалила Агафья.
– Но одному богу известно, сколько их там еще. Нужно уходить. Чтоб им пусто было, гадинам! Ненавижу потом за ними убирать. Ну да ладно. Так. Все на выход. Илья, ты держишь крышку. Пахом, прикрываешь дверь. Остальные - живо в люк!

– Я останусь с вами, госпожа Агафья, – заявил я.

– Никто тут не остается. Всем надобно бежать.
– Не поворачивая головы, Агафья продолжила: - А вам, паршивцам, пора бы уже одной ногой стоять в туннеле, да и другую туда же подтягивать. Чтоб никого не было, как я обернусь, окромя Пахома.

Последовала неуклюжая возня. Я оглянулся и застал суматоху, какую и ожидал увидеть. Несколько людей уже скрылись с глаз. Пелагея пыталась спихнуть в люк подгулявшего господина, помогая ему пинками.

– Сделано!
– возвестила она, когда пьянчуга ойкнул и рухнул - таки в туннель.

– Замечательно, - сказала Агафья.

Но в то же мгновение от дверной рамы отлетел целый кусок и в проломе разом заворочались три хваткие смердящие конечности, усердно расшатывая те немногие доски, что еще отделяли их обладателей от опустевшей комнаты.

Пахом крепко выругался и кинулся к двери у пианино. Он навалился на нее всей спиной и намертво уперся ногами в пол.

– Надолго нас не хватит!
– рявкнул он и стряхнул беспокойные пальцы, которые полезли было ему под одежду.

Развернувшись, он взвел курок револьвера и пальнул по двери почти не целясь, в отличие от меня. От пуль измученной древесине досталось никак не меньше, чем от мертвячьих рук; теперь конструкция держалась на честном слове. Снизу дверь пробила нога и опасно задергалась, словно что-то нащупывая.

– Пахом, уходи!
– закричал я, затем снова вскинул винтовку выстрелил в одну из дыр, не выбирая особо себе цели.

– Живо за мной!
– отрезала Агафья

Она оббежала стойку и юркнула в люк. Как только глухой стук знаменовал ее приземление, я обернулся и узрел подле себя маску Пахома. Тот схватил меня за рукав и увлек за собой, да так быстро и ретиво, что я чуть было не пристрелил его второпях.

Не выдержала одна дверь, потом вторая; со всех сторон в кабак хлынул поток обезображенных, мерзко пахнущих тел. Двигались они с проворством, какого едва ли можно было ожидать от трупов, готовых развалиться на части. На одном красовались остатки рубахи, на другом вообще ничего не было, кроме башмаков.

– Вниз!
– велел Пахом и положил руку мне на голову.

Я пригнулся, подчиняясь нажиму его ладони и чуть не повторил печальную судьбу того пьянчуги, но в последний миг нащупал верхнюю перекладину, схватился за нее и съехал кое - как по лестнице.