– Как он выглядел?

– Не кормленый совершенно, щупленький, - пожала та плечами.
– Желторотый совсем.

– Вы уверены, что это была не девица?
– ковал я железо, пока горячо.

– Я, мой хороший, ни в чем не уверена, - заявила Рубина.
– Тем более, нынче всякий люд ходит в масках. Поди узнай, барин это какой, или девица румяная. Не знаю, под подол не лезла. Этот глупец во дворец всё рвался, только я его отвадила. Нечего по руинам шататься.

– Госпожа Рубина, вы уж простите мою наглость, - сказал я дрожащим голосом, - Но, куда он делся?

– Уж больно ты любопытный, мой хороший. Ручку позолотишь - гляди и скажу, - хитро покачала головой цыганка.

– Рубиночка, перестань стращать нашего гостя, - вступилась за меня Агафья.
– За сестрицей он своей явился, что старым тоннелем в город прошла.

– Так ведь он рухнул той ночью...
– прищурилась цыганка.
– Тогда, мой хороший, как ты проник в город?

– По воздуху.

– Поди, в трубу старой котельной высадили тебя ироды?

Я кивнул, но тут же в мыслях стал бранить себя за своё скудоумие и беспечность.

– Вот оно как...
– брови цыганки поползли вверх, а в глазах вспыхнул огонёк ярости.

Надо признать, бросок был восхитительный: Рубина лишь коротко вскинула руку и короткий нож с треском вонзился мне в глазницу, вышибая дух из тела...

Когда видение схлынуло, я круто развернул плечи и клинок со свистом пролетел возле моего лица. Ромалэ, что стояли возле печей, выхватили было ножи, но направленные на них стволы огромных револьверов Пахома их остановили.

– Спокойно, друзья!
– сказал здоровяк, водя пистолетами.
– Случилась оказия. Сейчас всё решиться.

– Это не человек, - стала со страхом пятиться цыганка.
– Как он это сделал?! Это демон во плоти! Сгинь!

С этими словами Рубина прыгнула к двери и скрылась в темной утробе коридора.

Пахом же показательно убрал револьверы, вскинул руки в примирительном жесте и направился к цыганам, что - то ласково говоря на их диалекте.

– Простите, Николай Александрович, простите, - затараторила Агафья.
– Уж не знаю, что на неё нашло.

– Это лишь страшное стечение обстоятельств, госпожа, - ответил я, пытаясь успокоить дыхание.
– Вашей вины в том нет. Я утаил от вас, что защищаясь, убил по незнанию четверых её родичей, когда оказался в городе.

– Но вы не могли того знать...

– Не мог, - покачал я головой.
– Но у Рубины своё мнение на сей счёт. Простите. Не хотел доставлять вам хлопоты.

– Ничего, всё проходит. И это пройдёт.

– Порядок, - объявил подошедший к нам Пахом, - Они не станут держать на нас зла.

– Слава богу, - выдохнула Агафья, отошла в сторонку и тяжело опустилась на массивный деревянный стол, разместившийся неподалеку от топки.
– Выходит, Николай Александрович, жива ваша сестрица.

– Уверен, это была она, - кивнул я.

– Слава богу, - повторила Агафья.
– Это благая весть и, к слову, Анастасия ваша не глупа, Николай Александрович - очень умно юной деве рядиться мужчиной. Быть может, кучу бед от себя отвела.

– А ты не так прост, - заявила Пелагея, подкравшись.
– Ой как не прост.

Я не нашелся что ответить. Тем временем, в свете пламени Агафья принялась за осмотр своей руки, которая окончательно вышла из повиновения, дергаясь и постукивая хозяйку по бедру.

— Ах ты, это форменное гадство...

Пахом присел рядышком, взял механическую конечность в руки и стал на разные лады ее переворачивать, разглядывая под разными углами.

— Сломала, что ли? Ох и тяжелая, наверное… Смотри-ка, ты еще арбалет потеряла.

— Знаю...

— Ну да будь спокойна, починим. Сносим её к Кулибину — добавил он. — В миг починит. Тут уж недолече до норы его.

— Только не сегодня — Рука сама собой растопырила пальцы, затем резко сжалась в кулак. — Придется потерпеть. Покамест подвяжи-ка её, не сочти за труд. Не хочу кого-нибудь пристукнуть ненароком.

Пахом начал возиться с перевязью. Агафья между тем нашла меня глазами и тихо сказала:

— Пора, Николай Александрович. Итак, по дурости своей, протянули.

Стянув с головы маску и засунув её под мышку, Пахом поинтересовался:

— О чем это вы, госпожа Агафья?

— Его укусили, - пояснила она, - Сейчас пусть снимет перчатку, и мы посмотрим.

— Снимайте, Николай Александрович, — приказал, поднимаясь Пахом. — Ну же. Коли повреждена кожа, то чем больше мы бездействуем, тем неприятнее будет лечение.