– Пахом дело говорит, - с дрожью в голосе сказала подскочившая Пелагея.

Я лишь кивнул и побрел к печи.

Остановившись на почтенном расстоянии, преклонил колени на перепачканной копотью ступеньке, снял маску, очки и котелок. А потом, зубами распутав завязки на запястье, стащил перчатку. На тыльной стороне кисти, чуть ниже мизинца, проступил багрово-синим полумесяцем синяк. Я поднес кисть к глазам, повернул к свету и пристально стал разглядывать.

– Ну и как? — подал голос Пахом.

– Как по мне - весьма недурно, — откликнулся я.

– Позвольте убедиться, Николай Александрович...

Вся комната затаила дыхание, только беспокойные мехи раздувались и сопели, гоняя воздух по трубам.

После паузы Пахом сказал:

– Вам повезло, Николай Александрович. И перчатки у вас просто отличные.

– Отличные, — согласился я. Меня охватило такое облегчение, что больше ничего в голову и не пришло.

Баюкая пострадавшую руку, я привстал с колен и как следует уселся на ступеньку. Пелагея ободрительно похлопала меня по плечу и подошла к Агафье.

– С Ильей Федоровичем скверно вышло, - обняла она женщину.
– Не падайте духом.

– Приложу все усилия, спасибо тебе.

Темноглазые цыгане отирались у печи, поджидая, когда можно будет вернуться к своим хлопотам. Пахом ощутил их молчаливое нетерпение первым и обратился к товарищам:

– Так, граждане. Хватит мешать нашим кучерявым друзьм. Чтобы свежего воздуха под землей хватило на всю ночь, мехи должны поработать еще пару часов.

Здоровяк пригнул голову — то ли поклон, то ли кивок — и произнес несколько слов на цыганском. Было ясно, что он сейчас поблагодарил хозяев и извинился перед ними.

Когда мы направились к одному из боковых туннелей, они натянуто заулыбались и закачали головами, неумело скрывая облегчение.

Со чмоканьем, словно забитые воздушные шлюзы, открывались и закрывались двери. Плавно изгибаясь, коридор, освещенный ржавыми канделябрами, уводил куда-то вниз.

– Так это и есть Хранилища? — поинтересовался я.

– Не совсем, — отозвался Пахом. — На самом деле тут всего одно хранилище — просто имя прижилось. Все остальное, по сути своей, спальные места. Не шибко чисто и удобно, зато вполне себе безопасно. Собственно, вот ваша комната, Николай Александрович.

Я заглянул внутрь и увидел ровно то, что было обещано: худо-бедно прибранную, более или менее удобную на вид каморку с двумя кроватями, столом и рукомойником. У дальней стены протянулись три трубы, исходивших паром, а в углу висел облезлый киот с распятием, который смотрелся в этой комнате весьма чуждо.

– Обратите внимание на трубы, — сказал Пахом. — Они здесь для тепла, но прикасаться к ним не советую. Сразу получите ожог.

– Спасибо, что предупредили.

– Клозет у нас в конце коридора. Толком не запирается, да и пахнет там не луговыми цветами. Воду можно найти рядом с котельной. Она хранится в бочках сразу за дверью.

– Прямо царские палаты, — сказал я, разглядывая обстановку, что походила на грязную келью.

– Располагайтесь, - кивнул Пахом и удалился прочь.

Выскочив из сапог, я переместился на койку и улегся на затхлую подушку. Сил не осталось даже на то, чтобы уснуть, оттого я просто глядел в потолок, слушая тяжелую, угнетающую тишину, изредка прерываемую странными звуками.

Через некоторое время дверь моих "покоев" скрипнула и в проеме показалась голова Пелагеи.

– Николай Александрович, ну ты как?

– Жить можно. Проходите, милости просим, - сказал я поднявшись. Настроение моё как - то само собою приподнялось и мне сделалось не столь одиноко.

– Это можно, - ответила девушка, присаживаясь на край соседней койки.
– Ты ничего худого не подумай, просто не хочу коротать ночь в компании этих старых дурней. Они-то ко мне со всей душой, да только я такую опеку вряд ли вынесу.

– Даже и в мыслях не было.

– Вот и славно.

– Как там госпожа Агафья?

– Горюет, но она сильная.

– Не сочтите за наглость, - сказал я, смутившись, - но меня гложит любопытство...

– Хочется знать как она потеряла руки?

Я кивнул.

– Собственно, это не секрет, - пожала плечами Пелагея.
– Правую она потеряла, когда все мы бежали из города, потому что остаться означало смерть, а то и хуже. Жили мы в девятом секторе третьего кольца - на Третьей Портовой.

– Мы?

– Да, мы. Агафья подобрала меня со свалки совсем крохой, и с тех пор она мне как мать. Родная моя семья вся померла от кори: отец, мать, и пятеро братьев.