На работе смена началась отлично. Мне сказали помогать в готовке нашему повару, вечно недовольному, хвастливому толстяку Квинту Серторию. Каши, похлёбки, рыба — основной рацион завсегдатаев заведения «У орла» (да, я смог, наконец, прочитать название вывески). Готовить я умею из прошлого, — холостяцкая жизнь весьма этому способствовала. Сам повар был из числа вольноотпущенников (отпущенных на свободу или выкупленных рабов). Он явно испытывал раздражение своим происхождением и всячески пытался себя возвеличить, возможно, этого осознавая.

— Знаешь, Сулла, почему меня освободили?

— Нет, господин Квинт Серторий.

— Это потому что я один из лучших поваров Рима. Однажды я сотворил такой кулинарный шедевр, что меня уже невозможно было оставлять в неволе, ибо это было бы богохульством.

— А что за блюдо такое?

— Ситуация была следующая. Хозяйка мне велела приготовить свинью на пир. Я значит, всё сделал, но вдруг меня вызывают и говорят, что меня сейчас будут пороть, так как ничего не сделано.

— В смысле не сделано?

— Терпение, Сулла, слушай дальше. Я говорю, что быть такого не может, и значит, стою на своём.

Хозяйка приказывает принести свинью. Она здоровая была, — не меньше кабана. Приносят, значит, ее и говорят: «Раб, вот смотри, свинья даже не разделана. Ты совсем оборзел!» А я в ответ прошу нож, чтобы кое-что в ней проверить. Мне, нехотя, но дают его.

— И…что дальше то?

— Терпение, Сулла. Я беру нож и лёгким движением режу брюхо свиньи крест-накрест. В этот момент из пореза, под грузом собственной тяжести градом посыпались кровяные и жареные колбасы. Все вокруг, значит, стали мне хлопать, а хозяйка была настолько впечатлена, что тут же дала мне вольную.

— Так это же отлично! А что тогда недовольны? Теперь вы римлянин. Считайте, с таких низов поднялись!

— Поднялся? Да ты, верно, шутишь? Всех отпущенников римляне презирают и не считают за равных. Я, например, должен платить часть своего дохода бывшим хозяевам, а ещё они заберут после моей смерти половину всего имущества.

— А если отказаться?

— Тогда меня вновь сделают рабом как неблагодарного отпущенника. По закону имеют такую возможность.

— Квинт Серторий, получается, вы до сих пор ограничены в правах?

— Именно. Отпущенники не входят как равные в общество свободных людей. Мы не можем служить в легионах и городских когортах, нам нельзя быть жрецами римских богов, вступать в браки со знатью. Если римских граждан нельзя подвергать пытке, то для рабов и на отпущенников это вполне допустимо. Я бы, может, и хотел забыть о своём рабском происхождении, но ведь нам же нельзя даже указывать имя отца. Имя Серторий, — связано с родом моего патрона (патрон — знатный гражданин, покровитель зависимых от него вольноотпущенников и клиентов). Римляне относятся к нам брезгливо и свысока.

— Вы обобщаете. Я же обращаюсь к вам с уважением.

— Сулла, ты вообще странный пацан. Сын патриция, а работаешь на плебея Авла Туллия в трактире. Нет никакой заносчивости, только постоянный изумлённый взгляд. Такое ощущение, что ты видишь Рим впервые, а не родился здесь. Ни за что бы не поверил, что ты патриций, если бы хозяин это не подтвердил. Кто-то из парней считает, что это от слабоумия, а некоторые говорят, что из-за отсутствия воспитания и заброшенности в семье.

— А что вы думаете?

— Без обид, пацан, но я считаю дело в слабости мозгов. Твоя сестра ведёт себя не как ты, а значит, воспитание было. Мы знаем, что за месяц выучил грамоту, но у нас все уверены, что тебя всему научили давно. Просто ты в силу тупости либо не смог сразу начать всем пользоваться, либо периодически забываешь грамоту. Отсюда вытекает и твоё постоянное удивлённое лицо как у сумасшедшего.

— Не совсем приятно о себе такое слышать.

— Вот, даже сейчас отвечаешь странно.

— Почему это странно?

— Так не разговаривают подростки. Пытаешься изображать взрослого. Это глупо. Все видят, что ты обычный пацан.

— Я не делаю ничего специально.

— Опять в своём репертуаре. Ладно, Сулла, не бери в голову. К тебе тут несмотря на всю эту клоунаду нормально относятся. Парень ты неплохой. Со временем, думаю, поумнеешь.

Работа тем временем шла по накатанной, и ничего не предвещало перемен. Но реальность имела на меня совершенно иные планы.

В подсобку зашёл хозяин, внимательно посмотрел на меня своими чёрными как смоль, глазами и неожиданно сказал: