Один из острых гротесков этого писателя, приводимый ниже, знакомит нашего читателя с манерой и приемами юмора современной немецкой школы сатириков.

Главной причиной невероятных событий этого вечера, который с полным основанием может быть назван жутким, было дурацкое поведение поэта Носа.

Нос был приглашен профессором Карабановым на чашку чая в субботу, 26-го ноября, в половине девятого вечера. Когда пришел час собираться в гости, на поэта напали сомнения: а сегодня ли в самом деле он приглашен на чай? Он стал искать пригласительное письмо сначала на столе под бумагами, затем в корзине под столом, при этих раскопках загнал себе в палец брошенное в корзину перо и разозлился. Письма в корзине не было. Яростно стал он тогда перебирать рукописи, перерыв газеты и журналы за целый месяц, встряхивал книги, искал под диваном и за печкой, где нашел давно утерянную гребенку, затем перерыл грязное и чистое белье, пошарил за картинами и за зеркалом и даже рылся на печке, где и обнаружил скорюченную от жара щетку. Эта находка объяснила ему постоянный запах паленым во время топки. Но письма не было и на печке. Тогда он поставил дыбом пружинные сиденья кресел — ведь бумажка легко может проскользнуть в щель! — обтер руками все паутины под подоконниками и превратил комнату в хаос непроходимых нагромождений, так что к двери можно было пробраться лишь с большим трудом.

В состоянии крайнего раздражения вышел из дома втайне рассчитывая, что только холодная изморозь ночи прояснит его мозг… Уж не на пятницу ли он приглашен? — но в таком случае он опоздал на целый день… или нет… ну, конечно, на воскресенье… Ведь приглашают на вечер, а в праздник или под праздник это так легко спутать! Ну, да… на воскресенье… вечером. Но тогда он на целый день раньше срока собрался… И… надо вернуться.

Нос остановился и хотел уж пуститься в обратный путь, когда ему пришло в голову, что обычно все-таки приглашают на вечер под воскресенье, значит в субботу. Это, пожалуй, правильнее будет… Значит, надо итти дальше. Но шаг его стал нерешительным. «Я все-таки позондирую почву», — подумал он. «Пощупаю, понюхаю… и тогда уже определится, куда мне деваться этой ночью».

Несмотря на все задержки, он пришел во время к дому профессора. Пробило половину девятого, когда он входил в тихую улицу, на которой жили Барабановы. Ни души кругом.

— Что же это гости не собираются? — подумал Нос, — очевидно, я все-таки не в тот день угораздил. Но надо удостовериться… Погуляю-ка я с полчасика и потом поднимусь. Если вообще будут гости, то к тому времени они соберутся.

С часами в руках бросился он на более людные улицы, заглядывая на циферблат каждый раз, когда свет проезжающего трамвая давал ему возможность различить стрелки.

Ровно в девять он вновь стоял перед домом профессора и хотел уже вступить в парадную, когда ему загородила дорогу какая-то женская фигура.

— Чижик, — сказала она.

Нос отскочил. «Это, вероятно, пароль», подумал он, — может быть я приглашен на тайное совещание… И он спокойно ответил в тон.

— … чижик, где ты был? На…

— Нет, — ответила фигура, — вы меня не поняли, это моя фамилия Чижик… Я медичка, студентка, и хочу вас спросить, не приглашены ли и вы сегодня к профессору Барабанову?

— Не приглашен ли… сегодня… и я?.. — удивился Нос.

— Видите ли, — продолжала студентка, — кажется я не приглашена и, вместе с тем, как будто и приглашена… А может быть я ослышалась по телефону. Ведь всегда половины не поймешь из разговора по телефону. Я здесь уже давно и все время стояла у той темной стены напротив, отыскивая свет войнах четвертого этажа. Но там темно. Я видела, как вы уж однажды подходили к двери, но, кажется, не отважились подняться наверх… Удержала нелепая нерешительность, как и меня?

— Н-нет, я был наверху, — соврал Нос, обиженный подозрением в отсутствии мужества.

— И?…

— Никого не было дома, — продолжал он врать, — но я, вероятно, слишком рано пришел… Чай что ли не поспел, или мне не хотели открыть…

Про себя же он подумал: Как будто мы и приглашены. Этот Чижик все-таки вливает в меня некоторую бодрость. Она, повидимому очень восприимчива и стала колебаться лишь под влиянием моих сомнений… Но… с другой стороны, ее колебания могут быть доказательством и того, что мы не званы…

— Давайте поднимемся и позвоним, — предложила она.

Ее предложение поэту не понравилось, т. к. могло обнаружиться, что он ей наврал, и поэтому он ответил:

— Вот что я предлагаю, барышня: я один подымусь и попытаюсь еще раз. Во-первых, вы будете избавлены от бесполезного подъема в 4-й этаж. Затем, если меня впустят и обнаружится, что на сегодня никто не приглашен, то и Барабановым, и нам как-то удобнее, что отказано будет одному, а не двум сразу гостям… А с другой стороны, если я через минуту не вернусь, следуйте смело за мной…

Чижик согласилась и Нос стал подниматься на четвертый этаж. Осторожно подобрался он к двери, прочитал на дощечке фамилию, — правильно «Барабанов» — и стал прислушиваться. Мертвая тишина. В его поэтическом мозгу «приглашение на вечер» связывалось со звоном стаканов и громкими ликующими голосами… Хотя бы и просто чай был обещан гостям… Но в квартире было все тихо. Что делать?

Он осторожно отодвинул пальцем резко заскрипевшую дощечку почтового ящика и заглянул в щелку: полная тьма в прихожей. Дома нет или спят. Измученный сомнениями, он потерял счет времени в этот бесконечно долгий вечер и вообразил, что весь город спит уже в 9 часов.