Кусаю в кровь губы, опускаю голову.

Нечестно, несправедливо, обидно.

— Ты не должна была вмешиваться, — говорит после долгой паузы.

— Антон...

— Ника, — перебивает, давая понять, что не договорил. — Это желтушные журналисты, зарыться с головой в грязном белье и провокации — их хлеб. Их никогда ни в чём не переубедишь. В погоне за эксклюзивом они мать родную продадут. Таким бесполезно что-то объяснять, бесполезно читать им нотации, помогает только дистанция. Всё.

— Но как они узнали?

— Ника, они — журналисты, лучшие в мире ищейки. Я понимал, что меня ждёт. Я всё контролировал. Мне уже задавали такие вопросы.

— Что?

Поднимаю на него глаза.

— Да, Ника, я уже стреляный воробей и привык к этому. Если предприниматель не готов к негативу, не готов к нападкам и жёсткой конкурентной борьбе — он плохой предприниматель. Я выучил этот урок очень давно.

С ним уже случалось подобное, но я-то видела, как он реагировал.

Как бы не старался убедить, что переболел, что его давно не трогают эти вопросы, это ложь. Антон по-прежнему болезненно реагирует на тему детства.

Под маской успешного человека до сих пор прячется мальчик, мастерящий скворечники задающийся одним единственным вопросом — почему?

У него нашлась семья, он обрёл с ними любовь, и каждый раз убеждает себя, что это уже много, это должно всё нивелировать.

Так и есть.

Но всё равно где-то глубоко в душе кровоточит незажившая рана...

— Они не должны были этого говорить! — упрекаю журналистов, а у самой глаза на мокром месте.

Не за себя больно.

За него.

— Всё нормально, Ника.

Смотрит на меня, пытаясь убедить.

Не верю.

— Детка, правда. Всё нормально.

Не верю.

— Ника...

Останавливает машину, припарковавшись у какой-то кафешки. Я отстёгиваю ремень безопасности, действую по наитию, так, как подсказывает сердце.

Обнимаю его, впиваюсь пальцами в широкие плечи, прижимаю к себе.

— Я люблю тебя, — вырывается из самого сердца. — Я очень люблю тебя!

Это не жалость.

Это правда, на которую мне, как обычно, раньше не хватало смелости.

Но этот скандал стал порывом, против которого я бессильна.

Чувства накрывают с головой, я вспоминаю, как в офисе Антон был готов порвать за меня, потому что уже любил.

А сейчас тоже самое случилось со мной.

Я мечтала заткнуть рты журналюгам, уберечь сердце любимого, пусть он и сто раз слышал подобное и был к этому готов.

Не могу молча смотреть, как ему делают больно.

Потому что мы связаны.

Если ему больно.

Мне больно тоже.

33.

Ника

— Я люблю тебя, — повторяю снова и снова, эти слова сами рвутся из души.

Обнимаю Антона так крепко, как только могу. До боли в пальцах. Прижимаюсь сильнее, чувствую, как сильно бьётся его сердце.

— Люблю тебя...

Он лишь на мгновенье отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо. Брови изогнуты в немом вопросе, знаю, о чём он хочет меня спросить.

— Это правда... — сама отвечаю. — Я давно должна была это сказать.

Он ничего не говорит в ответ, лишь рывком притягивает меня к себе и впивается в губы потрясающим поцелуем.

Его сильные пальцы сжимают мою талию, горячие губы сводят с ума.

Почему я раньше молчала? Я же давно влюблена в него.

Это всё неуверенность в себе, но Антон, как ластиком, стирает все эти страхи, с каждым днём делает меня лучше.

Как у него это получается?

Запускаю пальцы в его густые тёмные волосы, хочется всё время к нему прикасаться и никуда не отпускать.

— Я люблю тебя, детка, — произносит на выдохе, и в его голосе я слышу счастье.

Провожу ладонью по его щеке, тону в карих глазах — настолько любимых и уже родных, что готова часами ими любоваться.

Он стал моим маяком, он стал моей главной поддержкой.

Во всём.

Целую, обвиваю руками мощную шею, с ним я перестаю себя узнавать.

Уже не так печалит исход прессконференции, даже пресловутая Таис начала забываться.

Мы упиваемся поцелуем, но так не вовремя звонит телефон, Антон с раздражением запускает руку в карман.