Я хоть и рисковал остаться в глазах Леона слабоумным недорослем, всё-таки задал еще один интересующий меня вопрос. Я знал, что учиться можно, только спрашивая.

— А кто такие ворогды? Откуда они взялись?

— Это слуги ворона, — пояснил Леон. — Самые преданные его слуги. В какое-то время образовался культ Варда. Появился орден Ворона. Тринадцать его основателей, с помощью магии, ритуалов, зелья… и боги только знают, чего ещё, трансформировали свои тела и хармы вот таким вот образом. На них не воздействует никакая магия. И убить их нельзя полностью, они потом возрождаются. Питаются человечиной, причем и мясом людей и их негативными эмоциями: болью, страхами. В общем, эта такая дрянь, которую, по-моему, побаивается даже сам Вард.

Да, фанатики во всех мирах одна из самых опасных зараз. Они добрые-то идеи наизнанку выворачивают, а уж когда поклонятся злу…. Горько и страшно становилось от того, что эти жуткие существа были когда-то людьми.

Мы вновь отправились в путь.

Во второй половине дня погода и пейзаж стали стремительно меняться. Лес редел, всё чаще появлялись полянки с больными, чахлыми деревьями. Налетел холодный ветер. Небо потихоньку затягивала хмарь, оно сделалось стальным, как металл. Несмотря на ветер, воздух был каким-то тяжелым, напитанным влагой и сладковатым запахом тлена, который все больше усиливался.

Я поёжился, достал плащ и поплотнее закутался в него. Кони тоже стали вести себя тревожно. Моё-то Чудо еще держалось, а вот кобылка волка меленько так подрагивала, то и дело поводя ушами и мотая мордой.

Стало темнеть, по земле пополз туман. Деревья стали попадаться сплошь мёртвые.

— Вот они гиблые земли. Предлагаю заночевать здесь. На границе. А потом отпустить наших лошадок и двинуться туда пешком.

Отпускать Чудо оказалось делом нелёгким, но Леон был прав, толку от коня в болоте немного, а загубить его здесь — проще простого.

— За какое время мы доберёмся пешком? — напряженно спросил я.

— Если бы мы шли в те времена, когда не было болота, то добрались бы до города послезавтра к полудню, а то и чуть раньше, скорым шагом, перебежками да с небольшими привалами. А с этим проклятым болотом, не думаю, что мы вообще из него выберемся.

Я прикинул, в лучшем случае трое с половиной суток на дорогу до города. А обратно без лошадей.

— Без лошадей обратно не поспеем…

— Если мы вдруг всё-таки сможем выбраться. Ты обратно сможешь полететь соколом, а я побегу волком. Тебя я конечно не догоню… Но ты сможешь долететь за день, ну максимум за два.

Я не стал говорить волку, что так надолго никогда в сокола не обращался и уж тем более не летал. Решил, раз он считает что смогу, значит, пусть так и будет.

Мы поели, Леон всё-таки заставил меня помахать железяками, хотя после целого дня в седле, размяться, действительно оказалось делом приятным. Я, усвоив ещё кое-какие хитрости, даже один раз достал Леона мечом.

Затем мы легли спать. Оба понимали, что сегодня нужно отдохнуть, как следует перед нелегкой дорогой, поэтому дежурство отменялось.

Первое, что я почувствовал, когда открыл глаза, это жгучий холод. Потом услышал шёпот Леона. Сдавленный и испуганный.

— Сокол, — хрипел Леон.

Я открыл глаза, но ничего кроме тьмы не увидел, вообще ничего. На миг я даже испугался, что ослеп как в прошлый раз, когда вылечил Аделаиду. Но у этой тьмы были другие свойства. Она была плотной, осязаемой. И она вполне ощутимо навалилась на нас с волком. Навалилась с одной целью — задушить. И ей это, похоже, удавалось.

Воздуха в легких становилось всё меньше и меньше.

Воздуха в легких становилось всё меньше, а страх и отчаяние разрастались всё больше. Я в панике замахал руками, пытаясь отбиться от тьмы, но она становилась только плотнее и осязаемей.

— Леон, — прохрипел я.

Ответом мне была тишина. Я материализовал меч и рубанул им густую черноту, но меч прошёл сквозь тьму, не причинив ей никакого вреда, зато в моих легких осталось ещё меньше кислорода.

В затухающем сознании разбитыми осколками зеркала кружились воспоминания из прошлой жизни, причудливо сплетаясь в воспоминаниях с жизнью этой. Детский смех. Игра в жмурки. Затаённое дыхание, пока чьи-то руки водят в миллиметре от лица… Рука всё ближе… Сердце падает в пятки. Визг…. Придет серенький волчок и укусит за бочок….

— Не бойся темноты, — прошептал женский голос из глубины памяти.

Мама умерла рано, мне тогда было лет пять, я ее почти и не помнил, вот разве что запах её крема для рук и ещё — голос. Отец все мамины фотографии по пьянке сжёг, и я не знал, как она выглядела. А сейчас увидел её, с большими золотистыми глазами, как у матери Эрика, как у меня. Сейчас, и там, в прошлой жизни…

— Мама, мне страшно, — шепчу я детским голосом. — Там в темноте кто-то есть.

— Тьма это лишь отсутствие света, — смеется мама. — Стань светом и тьма исчезнет!