Волк замолчал. Снова припал к кружке, выпив остатки чая залпом, долил себе из котелка. После отставил кружку, взял веточку, зажег её о костер и стал внимательно наблюдать, как огонь, поедая дерево, всё ближе подбирается к его пальцам.

— Кто? — не вытерпел я затянувшейся паузы.

— Моя собственная мать, — огонь дошел до руки Леона и погас, словно бы его затушила оторвавшаяся от пальцев, тьма. — После гибели младшего брата. Моя мать меня прокляла, плюнув мне в лицо. Она была служительницей богини Аве и презирала мой выбор. Богиня жизни отвернулась от меня, оставив без своей защиты, а богиня смерти за это преподнесла мне свой дар, а точнее проклятье!

Мать, которая служит жизни, вряд ли стала бы обрекать своего сына на вечные муки, только за его выбор, скорее всего, за выбором следовало что-то ещё. И младший брат упомянут здесь не случайно.

— Как погиб твой брат?

Я осторожно отпил из своей кружки всё еще горячий чай, и, ошпарив себе язык, выругался.

— А ты не глуп, — невесело рассмеялся Леон. — Да, ты угадал, сокол. Я…я убил его… Здесь, на поле брани. Натан всегда был восторженным романтиком, что с возрастом обычно лечится. Но ему не дали на это времени. Его глупостью воспользовались мои враги, натравив братишку на меня. Я не знал, что он выступит с остатками защитников города против моего конного отряда. Я не хотел его убивать… Это вышло случайно…

Леон обхватил голову руками и закачался, словно пытаясь утешить свою боль. Потом как пружина выпрямился и продолжил с каменным лицом.

— Мне сообщили, что против нас в очередной раз выступила из города горстка воинов. Они были закованы в доспехи. Мы вышли в поле, наши войска сошлись. Натан, всегда, вместо того, чтобы, как грамотный военачальник, управлять войсками на расстоянии, точно дурак, бежал вперед всего войска, дыбы личным примером вдохновить своих людей. Я видел лишь придурка в прекрасно сделанных доспехах, на порядок выше других, явно вожака стаи и понимал, что эта моя главная мишень. Я взял арбалет и выстрелил в него, я попал ему в отверстие в плече, но стрелы были отравлены… Потом началась заварушка. Он какое-то время даже держался на ногах, размахивая мечом. Натана вынесли его войны с поля боя и унесли умирать в город к нашей матери. Я не хотел убивать Натана! Я даже не сразу узнал, что убил своего брата…

Волк опять надолго замолчал, жадно отхлебывая из кружки, руки у него дрожали.

— Через месяц, после этого ничем не примечательного для меня сражения мы взяли столицу. Я первым делом пришел в храм к матери. Она встретила меня недобро, не гнала, но и будто совсем не замечала, словно я был ей совсем чужой. Когда я спросил ее про Натана, она показала мне его могилу, стрелу и доспехи. Я узнал те доспехи, они были славно выкованы, я узнал и мою стрелу, которой я убил Натана. Когда-то в детстве нас научил мастерить такие стрелы отец, их отличало особое оперение, которое позволяло им бить без промаха в любую цель, мы охотились ими в лесу на кроликов. Секрет изготовления этих стрел был нашей семейной тайной, — Леон горько рассмеялся. — По моей реакции, мать убедилась в своих подозрениях и после этого прокляла меня.

Леон снова зажег ветку и снова огонь пополз к его пальцам, но на этот раз навстречу огню поползла тьма, явственными щупальцами отделившись от руки волка, и с шипением затушила огонь.

— Я испугался горя и гнева матери и ушел бродить по городу, где царствовал хаос. Но я ничего не замечал вокруг. Мне стало так тоскливо и одиноко. Тогда впервые я почувствовал звериную тоску. Тогда впервые я выл на луну. Я пришел к матери на следующий день, знал, что она не простит, но не мог не прийти. Однако к тому времени её, как и других служительниц Аве, уже убили, надругавшись над ней… Я не подумал, почему-то, что её нужно взять под защиту… Проклятье окрепло, так как это предсмертное проклятье и я стал… тем, кем стал…

Теперь многое в истории Леона становилось более ясным.

— Поэтому ты решил уйти от ворона? — озвучил я свою догадку. — И зачем он тебя потом пытал?

Я подбросил в костер еще дров. Несмотря на яркое пламя, было холодно и влажно.

— Нет, — возразил Леон, — даже после случившегося я был готов служить ворону. Хотя… что-то во мне тогда сломалось. После того, как мы взяли столицу. Я еще мог понять жестокость к живым, отчасти мог понять, но не к мёртвым… Для меня было диким, что Вард решил привязать хармы всех воинов и жителей, обороняющих город к земле, и помножить их страдания на вечность. В том числе и страдания моего брата и матери. Да, сокол, хармы Натана и моей матери тоже здесь. Бродят заключенные в вечной ненависти ко мне. Потому я и решил с тобой пойти…Я подумал, что, возможно, ты сможешь что-то сделать, а я, возможно, смогу помочь тебе в этом…. Но я ошибался. Они обречены.

— Значит, ты ушел от ворона, после этого ритуала? — продолжал проявлять свое любопытство я.

— Нет, сокол, я был с вороном до самого конца… Запомни, держи друзей близко, а врагов еще ближе. Хотя, к чему тебе мёртвому эта наука? — усмехнулся волк. — Я ошибался.

— Ты не ошибался, Леон, — уверенно возразил я. — Я разрушу эту богомерзкую магию. С тобой или без тебя, я пройду эти болота, уничтожу идолов и освобожу все хармы, что томятся здесь в неволе, а потом спасу Фила. Ты сам говорил, что только крепкая воля поможет победить. Так настало применить теорию на практике.

— Воля, а не глупость, — поправил меня Леон, недовольный, что оказался бит своей же картой.

— Некоторые считаю, что глупо делать лишние движения, что глупо бороться, а если ты отказываешься бороться то, как ты намерен победить? — заметил я. — Впрочем, не мне тебя учить, волк.

— Я же сказал, что я не волк! — раздраженно процедил Леон, оголяя клыки.

Я не обратил на его агрессию ни каплю внимания. Я стал собираться в болота. Расседлал Чудо, взял все необходимые вещи для похода по болоту, остальное решил оставить.