Шрифт:
— Да, у них большой дом, несколько спален. Совсем рядом — горы. Там холодно, но нам ведь мороз привычен, правда?
— Он тоже зовет скорей-скорей?
— Нет, там… наоборот. У него сейчас стажировка. Через полгода он получит… э… в общем, сможет работать по специальности. Поедет куда-то в другое место. И вот тогда меня пригласит, — глаза ее загорелись надеждой, быстро сменившейся неуверенностью. — Может быть…
Она покачала головой:
— Только… не знаю, смогла бы я с таким… жить, спать…
— Может, попробуем еще поискать?
— Я ищу и переписываюсь, но надежды все меньше. А время идет.
— Угу, еще скажи «часики тикают».
— Ой, не надо. Меня мама уже этими часиками забодала! И кстати! — Вика нашла новую тему. — А вы-то с Зоей чего не поженитесь? Вы подходите друг другу, столько времени проводите вместе, у вас общие друзья.
Торик собрался было вспылить и посоветовать ей не лезть не в свое дело, но вместо этого задумался.
— С ней все странно, Вик.
— Понимаю: если к ней притронуться нельзя, это все усложняет.
— Даже не в этом дело. Я по жизни человек довольно закрытый, а она вообще — «девушка в футляре»! О себе она говорит минимум. Она может рассказать, что любит есть или что ей нравится читать. Часами может расписывать свою математику. Но полный молчок о своей семье. Я ни разу не видел ее сестру или мать и не слышал, чтобы они по телефону говорили.
— Ну… бывает, — протянула Вика, потом встрепенулась. — Ой, слушай, я совсем забыла! Семик-то мой опять в больнице лежит. Сходим к нему?
— Может, пока сама сходишь?
— Так я уже была. В этот раз он что-то неважно выглядит. Просил тебя зайти, хочет пообщаться. Пойдем?
— Попозже. Сейчас не до этого. Но привет передавай.
— Ладно.
* * *
Серые глаза Зои смотрели на него внимательно. Ей действительно был интересен этот разговор.
— Торик, я прекрасно помню, как Вика спрашивала про область определения. Но как ты себе это представляешь на практике?
— Мы с тобой довольно плотно исследовали пространство души, но пока даже не пытались узнать, конечно ли оно.
— Ну… математически у моей модели, разумеется, границы есть, но они довольно условные. Я выбрала некий центр и отсчитала от него относительный радиус.
— То есть, по-простому сказать, обвела часть карты, вот по ней мы и ходим. И ни разу не пробовали пройти дальше. А вдруг там тоже что-то интересное, а мы его никогда не увидим, раз оно за пределами очерченной области?
— Да-а, — задумчиво протянула Зоя, — скорее всего, так и есть. Я думала об этом, но решила пока не отвлекаться.
— Что нам мешает найти самое дальнее из уже исследованных погружений, а потом двинуться в противоположную от центра сторону?
— И что дальше?
— Двигаться по вектору на максимальной скорости. Так мы увидим, есть там еще что-нибудь или нет.
— Начать можно и так. А дальше глянем, если там есть что-то интересное, можно будет найти новую точку погружения поближе и не тратить время на перемещение.
— Еще лучше! Ну что, попробуем прямо сейчас?
— Ога. Я посчитаю вектор. А ты пока посмотри в журнале, что за точка у нас была вот с такими координатами. Похоже, она самая дальняя.
* * *
…сижу на сомнительной опоре, а ноги мои болтаются в пустоте. Где это я? Ага, это называется решетник, то, на чем лежит крыша, только крыши сейчас нет, мы с отцом как раз ее переделываем. Кедринск. Лето. Вечер. Небо успело потемнеть и теперь синее-синее, мои любимые летние сумерки. Работать уже темно, да и мышцы устали. Мы сидим и просто болтаем. Совершенно не важно, что у меня борода, а у него — нет, он все равно мой отец. Я, похоже, до этого молчал, потому что он спрашивает:
— О чем задумался, детина, о смысле жизни?
— А он есть, этот смысл?
— Смысла нет. Зато есть главное.
— Служение отчизне?
— Сколько пафоса! Нет, все проще. Главное в жизни — горенье души. Если ты погас, если тебе не хочется ничем заниматься, для чего тогда жить? Просто коптить небо?
— Ты о чем? Об отдаче от деятельности человека?
— Нет, я про внутренний огонь, горенье души. Двигаться вперед, а не заделывать дыры прошлого. Это и просто и сложно. Это может казаться незначительным, но на самом деле именно это — самое важное. Важнее…