– Мы должны пригласить архиепископа Жерара, - сказал Ларэ.

– Мой почтенный родич начнет с того, что наложит на меня очищение, а закончит объявлением святого похода.

– Святой поход и так состоится.

– Несомненно, но в свое время. Да и клеймо на лбу мне ни к чему. Сандре - тем более.

– Без этого можно будет обойтись. Архиепископ весьма благоразумен.

– Пока вы ведете с ним переписку, он таким кажется. Но вы еще не имели несчастья познакомиться лично. А я еще помню, как он уходил в орден... Дед тогда едва не проклял его, и было за что.

– Реми, нам нужен тот, кто чует ересь и способен разобраться во всех хитросплетениях заговора Скоринга. В конце концов, я не хочу оказаться под ножом на алтаре, да и для Алессандра такой судьбы не желаю!

– Я это обдумаю. Сейчас же, Фьоре, сделайте одолжение, откройте тайник. Снимите портрет Старого Герцога...
– Саннио оглянулся, покосился на изображение мощного мужчины в алом бархате, похожего на Гильома Аэлласа, только лет на двадцать постарше.
– Теперь нажмите на сучок на панели. Отлично. Возьмите шкатулку. Нажмите этим дамам на их несравненные груди...

Саннио с интересом наблюдал за тем, как Фиор обращается с небольшим ларцом из белого полированного дерева. На крышке две щедро наделенные Матерью девицы демонстрировали свои прелести, и похвалиться им было чем. Молодой человек не без интереса вспомнил недавнее предложение герцога Алларэ насчет прогулки по Кандальной улице. Определенно, в этом было нечто привлекательное. Может быть, господин Кертор не будет против?..

– Вам пора обзаводиться любовницей, - от Реми не скрылся живой интерес на лице Алессандра.
– Видите, Фьоре, естественные устремления юного организма не способны победить даже козни "заветников"...

– Это обнадеживает, - бастард наконец-то справился со шкатулкой.
– Что вам подать?

– Нет-нет, мне - не надо, избавьте! Передайте Сандре медальон с черным камнем.

Гоэллон принял на ладонь угловатый осколок вулканического стекла в тяжелой золотой оправе. Камень едва заметно вибрировал и словно бы притягивал к себе весь окружающий свет. Сгусток теплой темноты на тонкой цепочке. С обратной стороны оправы были вычеканены язык пламени и знак Нерукотворного Храма.

– Надевайте. Проверим, правду ли говорят об этих святынях.

Спрятанный под рубахой медальон больно ожег кожу, словно был раскаленным добела. Боль едва не заставила вскрикнуть, а потом рассосалась, оставив по себе приятное ощущение, напоминавшее тепло от перцовой настойки, которой его растирали во время простуды.

– Не советую полагаться только на церковную цацку. Она лишь подпорка для разума, но не заменит его, - Саннио покоробило пренебрежение, с которым герцог Алларэ говорил о реликвии. Медальонов с частицами алтаря Нерукотворного Храма насчитывалось едва ли три десятка, и большинство принадлежало церковникам, главам орденов и их присным.
– Однако ж, посмотрим, посмотрим...

– Благодарю вас, герцог.

– Отблагодарите меня делом, сокровище. Будьте внимательнее к своим мыслям и желаниям. Мы имеем дело с какой-то бесовщиной, так будьте осторожны. А то придется выпороть вас крапивой...

– Крапивой?
– удивился Саннио.
– Розги уже не в моде?

– Крапивный лист, муравьиный яд и пчелиное жало, - с улыбкой напомнил Фиор народное поверье.
– Проверенные средства от искушений Противостоящего.

– Лучше муравьи!

– Учту, - Реми рассмеялся.
– Еще раз возьмете на ум всякую дурь, посажу вас голым задом в муравейник. Идите, дитя мое, и грешите от души! "Заветники" не выносят радостей плоти, так огорчите их всерьез. Фьоре, а вы как раз останьтесь...

Судя по тому, как на следующее утро у Саннио звенело и мутилось в голове, "заветники" должны были обрыдаться от огорчения. Кертор и Эвье оказались преизрядными любителями насолить отвратным еретикам - и обильными возлияниями, и чревоугодием, и женолюбием. Церковь Собраны тоже не считала все это за добродетели, но как пошутил Флэль "что омнианцу малый грех, то "заветнику" крюк в брюхо". Засыпая сном без всяческих сновидений в компании пышнотелой и веселой не только по призванию, но и по характеру девицы, молодой человек показал кому-то язык. Должно быть, мрачному образу постнорожего еретика, который должен был скорчиться от загнанных в брюхо крюков.

Вполне понятная похмельная головная боль начисто перешибла тоску и страх, одолевавшие Саннио в последние дни. В присказке Бернара "от уныния хорошо помогает плеть" оказалось куда больше здравого смысла, чем раньше казалось его подопечному. Если предел мечтаний состоит в кубке вина и горячем завтраке, думать о чем-то ином попросту не получается.

Вместо слуги с завтраком в дверном проеме нарисовался отвратительно свежий и до зависти цветущий Кертор. Рыжая нахалка, лежавшая рядом, вместо того, чтобы прикрыться покрывалом, изогнулась кошкой и подмигнула новому гостю.